Любить и убивать

– Докладывать о старых и верных друзьях? Старым и верным друзьям ни к чему китайские церемонии! – возгласил Казарян и, по-отечески взяв девицу за плечи, ласково отодвинул ее в сторону. Первым шагнул в сумрак дома Смирнов. Казарян, покончив с девицей, за ним.

В темной (разросшаяся во дворе нестриженая туя застилала окна до форточек) и бесконечной столовой у громадного стола сидел за коньячком Дмитрий Федорович в элегантном двубортном костюме и белой сорочке.

– Труп врага всегда хорошо пахнет, а? – войдя, осведомился Смирнов. – Двадцать пять лет нюхаешь. Не надоело?

– Кто такие? Что надо? – повернув к незваным пришельцам лицо с застывшим на нем туповато-значительным выражением, сурово потребовал ответа Дмитрий Федорович. Ни дать ни взять – унтер Сила Ерофеевич Грознов из пьесы Островского.

– Будя под маразматика косить, будя! – посоветовал Смирнов, усаживаясь напротив. Выключенный двухкассетный «Панасоник» разделял их. Они смотрели друг на друга как бы через забор. – Я же тебя не брать пришел. К сожалению, нет у меня таких прав, да и особых доказательств, кто ты такой на самом деле, пока не имеется.

– Ничего не понимаю! – продолжал-таки кривляться Дмитрий Федорович. – Врываются какие-то неизвестные люди, несут ахинею…

– Ты почему Торопова выключил? – перебил его Казарян. Бил, как всегда в дуэте со Смирновым, в точку. Очень непросто, не наврав, ответить было на этот простой вопрос. Вот и наврал Дмитрий Федорович, ощутимо наврал:

– Какого еще Торопова?

– Перебор, Митя, перебор! – возликовал Дед. И Казаряну: – Ты садись, Рома, садись. Сейчас по-настоящему разговаривать будем.

– А что ты здесь раскомандовался? – возмутился Дмитрий Федорович.

– Ты же в детство впал, ничего не соображаешь, как я понимаю. Вот я и взял бразды правления, – объяснил свое самоуправство Дед и, отодвинув магнитофон, глянул на бутылку дорогого коньяка, на лимончик, На икорку, на многоглазый сырок. – За что пьешь, Митяй, под песенки Торопова? За упокой души Василия Прахова? За упокой души Марии Елагиной? Михаила Грушина? Паши Рузанова? Николая Сергеева? Зятя своего поминаешь?

Вид взъярившегося отставного полковника явно радовал Дмитрия Федоровича. Он, не таясь, ликвидировал на своем лице идиотическую серьезность и с легкой улыбкой удовлетворенно выслушал темпераментные словесные выплески до конца. Когда Смирнов утих, он сказал:

– Торопов, будучи Светкиным мужем, когда пьяный под утро возвращался в наш дом, в ответ на ее крики читал стишки Маяковского. А так как это случалось часто и стишки декламировал он регулярно и громко, то я их запомнил навсегда. – Дмитрий Федорович недолго поморгал и вспомнил: – «Я – ученый малый, милая, громыхания оставьте ваши. Если молния меня не убила, то и гром мне, ей-богу, не страшен». Нестрашен твой гром, Смирнов.

– У Маяковского, может, действительно так: гроза прошла. Но для себя ты, Митя, перепутал очередность. Не молния была над тобой, а зарница за горизонтом, и гром, который слышишь ты, – только вестник приближающейся грозы. Убивающие молнии для тебя еще впереди.

– Что у тебя есть, Смирнов? – уже серьезно спросил Дмитрий Федорович.

– Ицыковичи и их убийство командой Грекова, с которым ты был связан крепко. Деньги, которые ушли за бугор с фальшивыми Ицыковичами, были твои или, во всяком случае, контролируемые тобой денежки вашей всесоюзной мафии. Всей операцией руководил ты.

– Недоказуемо, – небрежно отбрехнулся Дмитрий Федорович и стал тщательно, как микстуру, наливать коньяк в рюмку.

– Андрей Робертович Зуев уже показал на следствии, что операция «Ицыковичи» была одобрена тобой и переориентирована на то, чтобы стать каналом, по которому утекли из России огромные капиталы. По твоему предложению Греков сделал лже-Ицыковичам внетаможенный вывоз имущества, вес которого превышал тонну. Восемьдесят четвертый год, ты уже чуял запах жареного.

– Кто такой Андрей Робертович Зуев?

– Помощник Грекова и правая рука Паши Рузанова в киллерском бизнесе.

– Он откажется от своих показаний. – Дмитрий Федорович принял свою рюмочку, обстоятельно обсосал лимонный кружок в сахаре и слегка изменившимся от коньяка и лимона голосом потребовал продолжения: – Еще что есть?

– То старое дело подниму с грандиозной лесной панамой. Там тоже все связи на тебя.

– Опоздал. Двадцать пять лет прошло. Срок давности.

– Ишь какой хладнокровный! У тебя же руки по локоть в крови!

– Я никого не убивал, – искренне возразил Дмитрий Федорович.

– Тебе и не надо самому убивать. Ты приказываешь.

– Кому?

– Я ваш триумвират разорву на куски, а потом уже каждого поодиночке расколю до задницы.

– Не разорвешь, милиционер. Мы теперь благодаря моим усилиям объединены великой целью.

– И какая же цель у двух марксистов и одного уголовника? Построение коммунистической малины? – первый раз вступил в разговор Казарян. А Смирнов добавил:

– Думаешь, соберете все денежки в кулак и этим кулаком стукнете по столу?