Любить и убивать

– Уж поверь мне, Георгий, от них сбежала моя девочка. Найди ее, а? У меня на даче будет жить, и все будет в порядке.

Дмитрий Федорович успокоил себя. Снова сел за стол, поощрительно подмигнул Сырцову, и вдруг оживленное порозовевшее лицо застыло: что-то увидел за сырцовским плечом. Сырцов обернулся. Через широко открытую раздвижную дверь было видно, как по тропе, ведущей к террасе, шел темнолицый человек. В длинных волосах и с бородой веером. Заметив, что на него смотрят, он приветственно поднял руку и улыбнулся.

А ступив на террасу, уверенно заговорил:

– Приветствую всех и здравия желаю, хозяин!

Одет был человек вполне прилично, но при его появлении на террасе несильно, но явственно запахло бомжатиной. Отодвинув стул, он без спроса сел за стол, мгновенно и цепко глянул на Сырцова, почти профессионально глянул, как сфотографировал, повторно улыбнулся и осведомился:

– Как поживаете, хозяин?

– Твоими молитвами, – скрипуче ответил Дмитрий Федорович. – А ты зачастил, Паша.

– Обстоятельства вынуждают. – Он быстро, чтоб неожиданнее, спросил у Сырцова: – Мент?

– Не думал, что так заметно, – спокойно признался Сырцов. – Бывший.

– То-то! – погордился Паша. – Что здесь делаешь?

– Не твое собачье дело, – за Сырцова ответил Дмитрий Федорович.

– Молчу, босс, – успокоил его Паша с готовностью. – Молчу.

На вид – старик, но, если убрать алкоголичную отечность, помыть, постричь, побрить и поодеколонить, – не более пятидесяти. Глаз лукавый, живой и неверный, как у всякого неглупого запойного пьяницы.

– О чем же ты молчишь?

– Все о том же, товарищ секретарь! – развязно и униженно признался Паша.

– Извини, Георгий. – Дмитрий Федорович встал. И Паше: – Пойдем в дом.

Они ушли, а Сырцов остался смотреть на райские кущи за стеклом террасы. Появилась на террасе с тропинки крепкая суровая женщина лет семидесяти, а старухой не назовешь. Мрачно поздоровалась:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – вежливо откликнулся Сырцов и поспешно встал. Женщина, не обращая на него внимания, тревожно принюхалась и мрачно констатировала:

– Паразит Пашка приехал.

И пошла было в дом. Но уже шли ей навстречу оживленные Дмитрий Федорович и Паша. Паша доброжелательно поприветствовал ее:

– Доброй фее этого дома Ольге Лукьяновне привет и наилучшие пожелания!

– Клоуном был, клоуном и остался, – решила та и плечом уперлась в дверной косяк. Так и стояла, не собираясь уходить. Дмитрий Федорович и Паша расселись по своим местам. Все четверо молчали некоторое время. Наконец Паша, который явно поправился там, внутри, не выдержал и, подмигнув Сырцову, подал заготовленную за это время реплику:

– Вместо того, чтобы меня взглядом пронзать, поднесла бы ты, Лукьяновна, водочки старому знакомому.

– Ты уже выпил, – уличила она Пашу.

– А ты еще дай. Тогда уйду.

Она молча повернулась и двинулась в тьму комнат.

– И мне рюмочку прихвати! – крикнул вслед Дмитрий Федорович.

Опять молчание, потому что ждали. Когда появилась Ольга Лукьяновна с подносом, мужики откинулись на спинки стульев. Она поставила поднос на стол и снова вернулась к дверям. На подносе стояли почти полный гладкий стакан и две граненые стопки, наполненные до краев. И тарелка с тремя бутербродами с красной икрой.

– А Георгий не пьет! – радостно сообщил Дмитрий Федорович.

– Молодец, – одобрила Сырцова Ольга Лукьяновна.

Пыощие Дмитрий Федорович и Паша выпили свое, как должно пить русскому человеку – до дна. Хорошо шла под водочку соленая икорка: раздавленные языком о нёбо крутые шарики начисто убирали привкус сивухи.

Выпили, закусили и замерли в неге. Ольга Лукьяновна вздохнула у притолоки. Паша сморщился как от лимона.

– Уговор помню, Лукьяновна! – заверил он. – Но дай хоть минут пяток посидеть спокойно.

– Сиди, – разрешила она.

Но было уже не то, не то было! Поерзав на стуле, Паша, вдруг разглядев напротив себя Сырцова, сказал ему:

– Ты мне понравился, мент. Хорошо умеешь не разговаривать. В гости заходи, – поднялся и с ельцинской полуулыбкой – одним уголком рта – стал ждать сырцовского обязательного вопроса «Куда?». Поправившись и впитав поправку, стал просто хорош: вылитый артист Борис Хмельницкий.

– Куда? – спросил Сырцов.

– Путепровод у кольцевого метро «Парк культуры» знаешь? Вот под ним – моя резиденция с мая по сентябрь.

– Там же капитальный ремонт! – удивился Сырцов.

– Что очень хорошо. Было из чего себе конуру построить. – Паша прощально обвел глазами террасу и сказал в трогательном миноре: – Мир и счастье этому дому. Темпераментно целую ваши ручки, Ольга Лукьяновна. Адье всем.

Он шел по тропке, осторожно и ласково трогая ладонью плохо стриженные придорожные кусты. Трос на террасе смотрели ему в спину, пока он не исчез за поворотом.

– И не стыдно вам с подзаборником выпивать? – задала риторический вопрос Ольга Лукьяновна. Дмитрий Федорович хлопнул ладонью по столу и приказал:

– Уйдите; Ольга! – Но было уже поздно: как хорошая актриса, та ушла сразу же после эффектной реплики. Дмитрий Федорович поморгал быстро-быстро, гневно и звучно втянул в себя носом воздух, надулся, как голубь перед голубкой, и сурово резюмировал: – Все, все распустились!