Любить и убивать

– Ничего-то я не знаю, Георгий… Ну, и наделала делов, дорогая ты Моя Ксюшка.

С этого места нельзя было видеть Москву-реку. Зато Новодевичий монастырь – как на ладони. Люба смотрела на золотые купола, и вдруг две здоровенные слезы синхронно скатились по ее щекам.

– Люба, Люба! – позвал он в панике.

Она повернулась к нему, часто моргая, дергано улыбнулась, обеими ладонями неловко размазала слезы по лицу и успокоила его:

– Сейчас все пройдет, Георгий, все пройдет.

Потом в недоумении осмотрела свой наряд и обнаружила:

– А носового платка нет.

Он протянул свой. Она вытерла глаза и щеки, деловито высморкалась, вздохнула, еще раз улыбнулась, но уже спокойнее, и оценила себя:

– Вот уж сентиментальная дура! Ведь с Ксюшей ничего плохого случиться не может. Да, Георгий?

– Надеюсь, – с готовностью подтвердил он, не зная, как опять перейти к вопросам.

– Я в порядке. – Люба решила эту проблему за него: – Задавайте вопросы.

– Кто ее лучшая подруга?

– Я, – без колебаний ответила Люба.

– Что ж тогда целую неделю не встречались, не перезванивались?

– Сессия, – всего одним словом объяснила она.

– Я первому позвонил Ивану Ряузову и по неосторожности рассказал ему, что Ксения исчезла. А он не того человечек, а?

– Полное говно, – с большевистской прямотой оценила Ванюшу добрая Люба.

– Значит, трепаться начнет, – подосадовал Сырцов.

– Пусть попробует! Я ему голову вмиг откручу!

– Тогда пусть лучше не пробует.

– Будьте покойны, сегодня же займусь этим. Не попробует, – тоном комиссара из "Оптимистической трагедии" объявила она. А когда Сырцов недоверчиво хмыкнул, взорвалась: – Вы что, мне не верите, да? Хотите, кое-что расскажу? – И, не ожидая его согласия, приступила: – Этот хорошенький подонок в свое время всех десятиклассниц в округе перетрахал…

– И Ксению? – не сдержался Сырцов.

– Всех, кроме Ксении, – ответила Люба.

– А вас?

Она посмотрела на него с недоброй долей недоумения, но не возмутилась. Свободно ответила:

– И меня, – и, как ни в чем не бывало, продолжила рассказ: – Прилипчивый был, ласковый такой гаденыш, да и старше нас был на три года. Ну, трахнул и трахнул, от нас не убудет. Разбежались и забыли, как о дурном сне. Так нет. Этот говнюк на каждом перекрестке хвастался своими сексуальными подвигами. Однажды (кстати, это на даче Ксюшкиного деда было) я случайно подслушала, как эта скотина своими победами перед мальчишками хвастается. И что самое отвратительное, имена называет. Ну, я, естественно, тут же посетила сей мальчишник. Он примолк, но я-то пасть раскрыла и с ходу: «Разговоров, разговоров у тебя, Ванюша! А член-то вот такой!» И на пальце показала какой. – Она и сейчас показала размер – в одну фалангу указательного пальца. – С тех пор он и заткнулся. Потому что как только начинал рассказывать что-нибудь этакое, так сразу же от мальчишек получал в ответ: «Разговоров, разговоров-то!» Он боится меня смертельно.

Рассказ доставил Сырцову истинное удовольствие. Он затяжно кис со смеху. Она ждала, когда он отсмеется и продолжит задавать вопросы.

– Вы – страшный человек, Люба, – вытерев глаза возвращенным платком, понял Сырцов. И тут же к делу: – Вы что-то про дачу, про деда говорили. Разве у Ксении дед жив?

– И еще как! – заверила Люба. – Замечательно бодрый динозавр, Дмитрий Федорович..

– Не понял.

– Из бывших супербугров. Член Политбюро последнего созыва. Ксюшка его любит и жалеет. Вот, пожалуй, второй ее дружок настоящий.

– Разве с динозавром дружить можно?

– Очень даже можно. Она к нему хорошо, даже нежно относится. Как в деревне русские бабы к юродивому. Беседы беседует с ним, его рассказы слушает, при случае и советуется, чтобы потом поступить строго наоборот.

– Он на даче постоянно живет?

– Безвылазно. Круглый год.

– Вы, случаем, адресок не помните?

– Точно не помню. Это километров тридцать по Дмитровскому шоссе. Потом, когда в машину сядем, я вам планчик нарисую. По нему найдете без труда.

– Спасибо. – Сырцов слегка призадумался.

– Георгий, а вы Ксюшу за деньги ищете? – как всегда неудобно спросила она.

– И за деньги тоже, – ответил он, вспомнив, что конверт с баксами забыл на письменном столе Ксении. Забыл или демонстративно, как мелкий гордец, оставил. Сам еще не разобрался.

– Вы ответили так, что я поняла: деньги для вас нечто второстепенное. А первостепенное?

– Сам не знаю, – почему-то с этой безудержно откровенной соплячкой и самому хотелось быть откровенным до конца. – Если все холодным рассудком измерить, то дело это мне как рыбе зонтик. Я и отказался поначалу. А потом сдался.

– Почему? Вы ведь тогда ничего не знали про Ксюшку.

– Вот как раз поэтому и согласился. Узнавал же все постепенно: материнские рассказы слушал, фотографию увидел и потихоньку так, незаметно для себя жалеть их стал, и мать и дочь. Ну, и еще некоторые привходящие обстоятельства.

– Какие?

– Не скажу.

– Не ваш секрет, – правильно поняла она. – Ясно. Георгий, миленький, вы еще минуток десять можете подождать? Ужасно хочется немного на солнышке позагорать, мордой лица позагорать. Десять минут, а затем отвезете меня и помчитесь по своим сыщицким делам. Договорились, да?