Любить и убивать

– Кто нынче боится скандалов? Тем более дельцы. Народ бойкий, небрезгливый. Им ссы в глаза – все Божья роса. Доказательств нет, Жора. Никаких. В любой момент алкоголик Паша заявляет, что наплел он всю эту историю, чтобы у дуры бабы денежки вытянуть и по пьянке. Пока отложи это дело.

– Пока?

– Пока. А сейчас тебе необходимо девушку искать. Срочно.

– Прикинем как, а, Александр Иванович?

– Прикинем, – согласился Смирнов. – Начинай.

– Исходные: отец Афанасий помог ей спрятаться и знает, где она. Куда может спрятать поп нормальную светскую, как у них говорится…

– Мирскую, – поправил, перебивая, Смирнов.

– …Мирскую, – подхватил Сырцов, – девицу? К родственникам своим? Вряд ли. К другим знакомым попам? Тем более. Скорее всего, он ее в монастырь спрятал, Александр Иванович. А монастырей у нас теперь – ого-го!

– Не скажи. Вариант, что он спрятал ее вне московской епархии, маловероятен. А– сколько женских монастырей в московской? Ну, два-три от силы. Теперь, как он тебе говорил? У тебя память почти магнитофонная, – похвалил походя Сырцова Дед, – напомни.

– «Ксения нуждалась в умиротворении, – прикрыв глаза и монотонно, как медиум, забубнил Сырцов. – Я постарался сделать так, чтобы она хоть на время обрела покой, душевное равновесие и целительное бездумье, достигаемое тяжелым и простым трудом».

– Во! – обрадовался Смирнов. – «Бездумье, достигаемое тяжелым и простым трудом». Тяжелый и простой труд – подсобные работы на стройке. Ищи, Жора, не действующий, а восстанавливаемый монастырь.

– В любом монастыре работы предостаточно, – засомневался Сырцов.

– Это обычная, рутинная работа. Он бы тогда интуитивно не акцентировал: «тяжелый и простой».

– Может, вы и правы.

– Да прав, прав. А такой монастырь, где идут восстановительные работы, наверняка один. Завтра…

– Лучше сегодня, – перебил ретивый Сырцов.

– Сегодня! – передразнил его Дед и глянул на наручные часы. – Сейчас у нас половина шестого вечера. У попов тоже нормированный рабочий день, их уже никого на месте нет. Так вот, завтра с утра ты, – у них. Разводишь турусы на колесах насчет того, что страстно желаешь помочь возрождению русских монастырей и готов во избавление от собственных грехов трудиться простым рабочим где угодно.

– Врать духовному лицу – тяжкий грех, – злорадно заметил Сырцов.

– Эта ложь, богослов ты мой муровский, во благо, а потому большим грехом быть не может. Мы с тобой чисты перед Богом, Жора, – вывернулся Смирнов. Покончив с этим вопросом, он энергичным рывком качнул кресло и продолжил: – Вернемся-ка к убийству. Но для этого Лидка нужна.

Приоткрыв рот, он закинул язык к небу и издал дикой силы свист. Кто стоймя стоял, тог сиднем сел, кто сиднем сидел, тот лежмя лег, а кто лежмя лежал, тот так и остался. Неспешно явилась Лидия Сергеевна Болошева-Смирнова и спросила ласково:

– Что тебе, московская шпана?

Глядя на Лидию Сергеевну, Сырцов каждый раз наглядно убеждался, что такое, казалось бы, затертое определение, как «порода», имеет прямое отношение к реальности. Шестьдесят с большим хвостом, а как двигается! Одета в повседневные брючки и мужскую рубаху, а как на ней все это сидит! Вроде бы ничего не предпринимает, чтобы тебе было просто и удобно существовать, а только одна ее доброжелательно-ожидательная улыбка помогает тебе ощутить себя премьером сегодняшнего вечера.

– Твое просвещенное мнение, подруга. Жора, излагай.

Сырцов изложил. Покороче, конечно, чем Деду, но на убийстве остановился с доскональными подробностями. Сидя на ступеньках террасы и подставляя лицо вечернему солнышку, Лидия Сергеевна внимательно слушала. Заметила по окончании сырцовского рассказа:

– Жаль, что эти паразиты не дали тебе времени успокоиться. У тебя, Жора, только шоковое впечатление.

– Что я, девица? – обиделся Сырцов.

– Ты – не девица, ты, слава Богу, нормальный человек, реакция которого на убийство естественна. На все: нет, нет, не может быть! Ты ведь не подошел к ней во второй раз, чтобы внимательно рассмотреть шею?

– Не подошел, – горестно признался Сырцов.

– А мне бы шея многое сказала. Синяки, и все?

– Синяки, и все, – подтвердил Сырцов.

– Теперь положение тела. Как она лежала?

– А какое это имеет значение? Ее ведь сначала ударили, а потом удушили. Исходные все равно не выяснить: убийца для того, чтобы душить, был вынужден изменить положение тела. Так что реконструировать свершившееся там поэтапно не удастся.

– Душили ее на полу или на тахте? Как ты считаешь?

– Стоп, – сказал сам себе Сырцов. – На тахте. На тахте! Тело сползло с тахты, потому что голова лежала левой щекой вплотную к краю тахты, в положении, в котором к горлу подобраться просто невозможно.