Любить и убивать

– Микрофон скорее всего. Для радиоподслушки недалекого действия. Прослушивания телефонных разговоров оказалось недостаточно, кто-то хочет слушать и домашние разговоры на вольном воздухе.

– Кто, Георгий?

– Тебе лучше знать. Тебе известно, кто вас навешает.

– К нам многие приходят.

– Вот и думай.

Она и задумалась. Надолго. Думал и он. Об ее играх. О цели этих игр.

Вот и Вороново. Легкий подъем, и они у старинных ворот старинного парка, через которые проезда нет. Сырцов прибился к обочине, и сразу же из ворот вышла Ксения и направилась к ним. В легком платье, тоненькая, с тонкой шеей, волосы резинкой туго стянуты в хвостик – девочка, девочка!

Светлана не выходила из машины, сидела, ждала, когда дочь подойдет, и неотрывно смотрела на нее. Дочь подошла, поцеловала ее в щеку через открытое окно, сказала ласково:

– Здравствуй, мамочка.

Светлана беззвучно заплакала. Теперь Ксения неотрывно смотрела на нее в ожидании, когда мама доплачет. Мама доплакала и спросила:

– Бананов хочешь?

– Хочу.

Светлана высморкалась в платочек, вышла из машины, открыла заднюю дверцу и протянула Ксении увесистую гроздь. Ксения оторвала от грозди банан и сказала:

– Спасибо.

– Где мы поговорим? – спросила у нее Светлана.

– В парке, – решила Ксения и пошла, не оборачиваясь, к старинным воротам, зажав в кулаке банан. Светлана, спотыкаясь на высоких каблуках, поспешила вслед за ней. Подождав недолго, двинул в парк и Сырцов.

Светлана и Ксения уже миновали причудливый дом-теремок, в котором по преданию двести с лишним лет тому назад останавливалась Екатерина II, и теперь спускались древней аллеей к заливным лугам мелкой речки под малоприличным названием Моча. Сырцов посмотрел, как они, медленно и не разговаривая, брели в легком отдалении друг от друга, и вернулся к воротам. Чего уж хвостом бить, когда Дед давно все по-своему точнехонько расписал. Ради праздного любопытства поискал казаряновско-смирновскую «восьмерку», не нашел, успокоился и прилег в пестрой тени колыхавшихся под ветром деревьев на вполне чистую траву.

Они вернулись через полчаса. Сейчас впереди шла Светлана твердым шагом (за полчаса наловчилась ходить на каблуках по колдобинам), а за ней, опустив голову и помахивая лоскутьями банановой кожуры (банан, значит, все-таки съела), брела невеселая Ксения. Ксения слегка оживилась лишь у самых ворот, ибо там стоял мусорный ящик, в который она с облегчением швырнула банановые лохмотья.

Сырцов подхватился с размагничивающей травки и первым оказался у автомобиля. Открыл дверцы на обе стороны, чтобы немного проветрить раскаленный под косым вечерним солнцем салон, и, присев на радиатор, стал ждать маму с дочкой. Они приближались, не разговаривая, так, как и уходили.

Светлана взглядом нашла на заднем сиденье объемистую сумку, вытащила ее на белый свет и обернулась к Ксении:

– Возьми. Здесь твои теплые вещи. Наверное, вечерами мерзнешь?

– Не надо, мама, у меня все есть.

Светлана злобно зашвырнула сумку назад. Ей на глаза попалась банановая гроздь, и она ухватилась за нее как за последнюю соломинку:

– Ну хоть бананы возьми!

Она схватила гроздь и все всовывала-всовывала ее Ксении в руки. Бананы Ксения наконец взяла и поблагодарила:

– Спасибо, мама.

Светлана, раздувая ноздри, уселась на переднее сиденье и глядела прямо перед собой. Ксения склонилась к ней и, как полчаса тому назад, поцеловала в щеку.

– До свидания, мамочка.

Не было сил у Светланы: стараясь не глядеть на дочь, она коротко кивнула. За нее попрощался Сырцов:

– Всего тебе хорошего, Ксения.

– И вам, Георгий, – эхом откликнулась она.

Вдвоем они следили за Ксенией, которая, держа в правой руке обойму крупнокалиберных бананов, миновала ворота и вошла в парк. Они следили за ней до тех пор, пока она не растворилась меж вековых стволов. Сырцов включил мотор, лихо развернулся, и они помчались к Москве.

Служивые водители закончили рабочий день, и шоссе было свободно от грузовиков, а потому пустынно. Сырцов дал скорость. Пел в полуоткрытых окнах встречный воздух, с визгом проносились мимо и назад мимолетные встречные автомобили, набегали и убегали, не утомляя глаз, деревья, деревни, столбы… Хорошо было Сырцову в бездумье.

У Троицка он вспомнил про Светлану – на мгновение покосился направо. Она сидела с закрытыми глазами. Он тихо спросил:

– Удалось тебе что-нибудь?

Она, не открывая глаз, медленно покачала головой из стороны в сторону. Нет, не удалось, так надо было понимать. Но Сырцов не успокоился:

– Совсем ничего?

– Добилась безнадежной отсрочки. – Светлана улыбнулась, как Пьеро. – Ксения из жалости ко мне согласилась еще подумать до послезавтра.

– Значит, послезавтра, – отметил Сырцов.

– Как ты все это делаешь, Георгий?

– Что именно?

– Как ты уговорил Ксению на встречу со мной?

– Попросил пожалеть. Тебя и меня.

– Она никого не жалеет, – возразила Светлана. – Даже себя.

– Что ты хочешь от нее?

– Я хочу, чтобы мы с ней уехали из этой страны навсегда.

– Уезжай одна и не мешай Ксении жить.

– Я не могу оставить в этом аду свою дочь. Она погибнет здесь.

– Она погибнет, если ты будешь рядом с ней.

– Ты говоришь глупости. И мерзости.