Это не так критично, когда речь о вторичных актуальных способностях, но в случае необходимости развития первичных способностей или структурных способностей личности (в логике ОПД-2), надежная привязанность — основа терапевтической стратегии.
Когда в отношениях со значимой фигурой привязанность становится тревожной и напряженной, это пробуждает разного рода реакции, направленные на поддержание отношений: можно сказать, что мы каким-то образом «цепляемся» или «цепляем» значимую фигуру, пытаемся взять ситуацию под контроль. Угроза привязанности — это стресс, и чем глубже травма привязанности в прошлом, тем больший стресс это вызывает и тем более яркие реакции он запускает. Угроза привязанности, таким образом — это фактор, влияющий на развитие переносных реакций.
Второй фактор — это травма насилия или травма сепарации в личной истории клиента. Главное следствие травмы — переживание невыносимого опыта беспомощности: настолько невыносимого, что он отщепляется в особое пространство — пространство травмы — и психика совершает множество усилий, чтобы не прикасаться к этому опыту, не переживать его… и тем не менее обречена рушиться в него снова и снова. Попытки взять под контроль максимальное количество обстоятельств жизни нередки для травмированного человека. Это относится и к стремлению контролировать отношения.
Соблазнять — значит контролировать; чувствовать, что ты делаешь что-то, чтобы отношения с этим человеком продолжались, чтобы человек был заинтересован в их продолжении. Соблазнять, очаровывать — значит играть активную роль, не позволяя себе снова оказаться беспомощной во власти другого человека.
Терапевтические отношения в начальной своей стадии всегда тревожны. А как будет дальше — зависит от того, как они будут складываться, насколько терапевт способен создавать устойчивость и безопасность, насколько он способен не сталкивать клиента с чрезмерной фрустрацией или тревогой, а также от того, как насколько тяжелый опыт отношений есть у самого клиента.
Процесс терапии это постепенный процесс изменений, иногда неочевидных и неожиданных. Для изменений необходимо уменьшить долю невротического контроля, «позволить чему-то происходить». Но если наша безопасность, ценность или привязанность оказываются под угрозой, контроль активируется.
Первой, естественно, реагирует часть личности, отвечающая за привязанность, через реакции детско-родительского переноса. Но что если, к тому же, в опыте клиентки/клиента есть представления о своей ценности через сексуальную привлекательность, если есть опыт сексуального использования или объективации? (то есть такие примерно концепции:
— «я чувствую, что я ценна/ценен, когда я сексуально привлекаю другого человека, чувствую его эротический интерес»,
— «я верю, что для сохранения отношений ключевую роль играет эротическое притяжение»,
— «я надеюсь, что человек, который заинтересован во мне сексуально, будет лучше заботиться обо мне»,
— «я научилась, что лучший способ выразить благодарность — это доставить человеку сексуальное удовольствие или удовлетворение»,
— «я чувствую вину и тревогу за отношения, если не приношу в них пользы — а единственное, что я могу внести, это романтическая и сексуальная подпитка партнера»
— и так далее).
Тогда поведение становится эротизированным.
В этом нет настоящей сексуальности — то есть стремления к собственному удовольствию. А есть поглощенность другим, проективная идентификация. «Я думаю, что
По сути, это точно такая же ситуация, когда ребенок, переживший сексуальные посягательства от одного взрослого, строит отношения с другим взрослым, уже как бы зная, чего этим взрослым от него нужно — и как будто проявляя послушание дать это в обмен на заботу и защиту.
Э
В нем нет никакого зрелого, взрослого «подлинного» сексуального желания… хотя временами сами клиенты готовы поклясться, что оно «честно-пречестно» есть. Это всегда — потребность в чем-то другом, для которой сексуальность выступает разменной монетой… в отсутствии привычки беречь эту уязвимую часть себя — ведь ее уже не берегли другие.
Отклик терапевта на это эротизированное предложение — если он не родительский, а тоже сексуализированный или романтический — даже если клиент втайне о нем мечтает, в реальности вызывает приступ растерянности, страха и вины, и становится триггером для погружения в пространство травмы (а механизмы защиты фигуры привязанности часто даже не дают связать ухудшение состояния с действиями или словами терапевта).
Еще раз повторимся.
Эротический перенос — это попытка повысить свою ценность/значимость для важной фигуры, если нет уверенности, что в «детской» роли эта значимость может быть получена.