Его ответ доставил мне ожидаемое удовольствие — и неожиданный приступ сильнейшей тревоги. „Любит — в каком смысле? Что именно — из всех видов любви — он имеет в виду? Любит — значит любуется, как родитель ребенком, или гордится как учитель учеником, или вожделеет — как влюбленный мужчина?“ Я задавала эти вопросы себе и пыталась увидеть в поведении терапевта скрытые знаки, подтверждающие какую-то из версий. Но с ним мы об этом не говорили. Мы никогда об этом его письме не говорили, как будто его не было. Наверное, мне было страшно услышать правду — какой бы она ни была. А почему молчал он — я не знаю. Главный вывод, который я сделала: мои эротические чувства к моему терапевту ему нравятся, он хочет, чтобы они продолжили быть. И мое поведение с ним в результате стало более откровенным, я стала чаще проявлять нежность — очень дозированно: так, чтоб доставить ему удовольствие, но без явно сексуальных действий, чтобы у него не было „формального“ повода остановить меня. Я обнимала его при встрече и при прощании и оставалась подольше в его объятиях, могла погладить его или подержать его руку и погладить заусенец на пальце, запустить пальцы в его волосы или размять ему плечи. Время от времени он говорил „знаешь, в этом что-то многовато эротического“ и накладывал запрет на мои действия — и тогда я азартно придумывала новые. Мы как будто играли в игру — молча, не анализируя это. Все это занимало минуты и наверное, для него выглядело как теплые моменты встреч и прощаний — но для меня это было настоящей одержимостью. Я ловила себя на том, что продумываю, как одеться, как сесть, как осторожно войти с ним в физический контакт, какие слова подобрать, чтобы передать ему мое влечение и нежность. Какие затронуть темы, чтобы ему было интересно слушать, как его заинтриговать и завлечь…
Сейчас я понимаю, что все это было очень далеко от моих собственных потребностей — вообще от терапии. Наши отношения потеряли целительную силу — хотя мне казалось, что наверное, таким образом психотерапевт работает с моей сексуальностью… Но спустя несколько лет после разрыва наших отношений я поняла, что три года после них одевалась так, чтобы одежда максимально скрывала мое тело, и не допускала во внешнем виде ни капли сексуальной привлекательности, совершенно этого не сознавая; и мой страх перед мужчинами стал больше. Навряд ли моя сексуальность поправилась.
А в терапию я вообще-то пришла, чтобы оставить в прошлом травму сексуального насилия.