Любить нельзя ненавидеть (СИ)

— Неужели Реджина так хорошо работает язычком, что ты так рвешься к ней, Гуд? — эта безмозглая фраза, прилетевшая в спину, подействовала не хуже эля в местном трактире.

С яростью Робин бросился на громилу, сбив того с ног и нанося удары за ударом по его жирной морде, до тех пор, пока кровь не залила все лицо.

— Не смей произносить ее имени, грязный ублюдок! — рычал разбойник, не обращая внимания на то, что мужчина под ним, давно перестал сопротивляться.

Робин точно убил бы несчастного, если бы не подоспели другие парни в черном обмундировании, на лица которых, Гуд даже не взглянул. Они оттянули его от полуживого напарника и удержали, когда Робин рванул вперед, чтобы добить лежачего.

Не желая выглядеть жалким перед солдатами, разбойник вырвался и, выпрямившись, произнес:

— В следующий раз, я вырву твой поганый язык.

Это было последнее, что он сказал им прежде чем уйти.

***

В настоящее время

— Слава Господу, Ваше Величество, что вы сразу обработали раны, иначе боль бы была во сто крат сильнее, да и порезы затягивались бы дольше, — лекарь без остановки благодарил Всевышнего за то, что тот спас Королеву от неминуемой гибели.

Реджина лежала на животе, порой ворочаясь от жжения в области поясницы. Почти каждые несколько часов лекарь приходил в покои Королевы с очередным флаконом какой-нибудь жидкости, которая чудесным образом смогла бы быстрее излечить раны на спине. На самом деле они не были столь опасны да и дискомфорта приносили не так уж и много, просто в эти дни Королеве пришлось сменить жесткие корсеты на более воздушные ткани, которые не царапали и уж тем более не давили на больное место.

От сна на спине пока что тоже пришлось отказаться, хотя, если быть достаточно откровенным, любое прикосновение к израненной коже отдавалось легким покалыванием по всему телу. Неприятно, но терпимо.

Дождавшись пока лекарь покинет покои, Реджина встала и снова натянула на плечи халат, который после горячей и, черт ее знает какой на этот раз, чудодейственной жидкости, приятно охлаждал тело.

Она позволила себе пару секунд насладиться этой прохладой, а затем снова облачилась в королевское платье.

Дел было гораздо меньше, чем она ожидала. Солнце полноправно царствовало на небе, и не думало уступать место луне, которая вела вслед за собой темную, прохладную ноябрьскую ночь.

Реджина вышла на балкон, поежившись от легкого ветерка, пожалуй, единственным признаком предстоящей зимы. Она вглядывалась в зеленеющую кромку леса, словно надеясь увидеть там знакомый силуэт лучника, мыслями к которому уже не раз возвращалась. Или, если сказать по-существу, возвращалась постоянно. Она думала о нем слишком много, и даже не замечала этого.

Нельзя сказать, что Королеву мучила совесть, но что-то в груди неприятно зудело каждый раз, когда брюнетка думала о разбойнике, которого предательским образом оставила одного черт знает где, да еще вдобавок без какой-либо возможности и причины вернуться. Полная свобода. Можешь уходить, можешь возвращаться. Тебе решать, вот только… понял ли разбойник, какой ему дали выбор?

Лучнику не привыкать засыпать под открытым небо. Еловые ветви вместо кровати и высокие сосны вместо стен более роднее, чем каменные своды чужого замка. И как бы он не рвался во дворец, все-таки не мог не насладиться этим моментом, когда его душа и тело вновь соединилась с природой. Лежа на собственноручно собранном подстиле, Робин вновь и вновь прокручивал в голове событие последних месяцев. Неужели все это действительно случилось с ним? Словно сон. Приятный, реалистичный сон. Такие мы обычно очень долго ждем, но так редко имеем возможность увидеть. Хотя снилось ли когда-нибудь кому-то нечто подобное? Робин перевернулся на другой бок и подложил руки под голову. Затянутое тучами небо не было столь пленительно, как в ясные дни, мысли перестали вторгаться в голову, но сон не собиралась навещать мужчину, поэтому всю ночь он ворочался, так и не заснув.

Реджина все еще стояла на балконе. Зажмурилась и сильнее сжала балконные перила, согревая холодный камень вырывающимися крупицами магии. Она была зла, о Боже, она была чертовски зла, но… только на себя. Мысли путались, она чувствовала опустошение. Физическое, телесное… Все сразу. Будто всю боль и усталость слили в один большой чан, и она окунулась в это месиво с головой. Робин стал навязчивой идей. Поначалу игра, идеалистическая постановка, некий научный эксперимент, который она ставила для себя, в угоду скучным будням и серости королевской жизни. Но только поначалу.

Его образ заползал в душу, мостился, в, казалось бы, уже мёртвом участке ее тела. В самом сердце. Где-то между местью и ненавистью горела маленькая искра под названием любовь. Любовь — какое отвратительное слово. Она была уверенна, что, если скажет его вслух, ее вырвет. Неужели Королевское сердце настолько очерствело? Скорее всего да.