«Щель между передними зубами, но только в верхней челюсти, считается у арабов одним из признаков красоты, почему — непонятно, по-видимому, из любви ко всему необычайному, свойственной этому народу».
«Обычно цирюльник шаха — высокопоставленный чиновник. Это в высшей степени обоснованно, так как он держит в своих руках жизнь властелина. Некогда одна английская дама вышла замуж за такого индийского Фигаро и, когда узнала о профессии мужа, потеряла к нему всякий интерес».
«На Востоке в мусульманских странах молодым женщинам, замужним и незамужним, выходить одним на улицу запрещено. Полиция имеет право арестовать нарушающих этот закон. Это эффективное средство предотвратить тайные любовные сношения. Во время Крымской войны несколько сот английских, французских и итальянских офицеров были размещены в Константинополе, среди них многие хвастались любовными победами над турчанками, но я (Бёртон) думаю, что в действительности дамы были не турчанками, а гречанками, валашками, армянками или еврейками».
«Это место — единственный недостаток в прекрасном повествовании, изложенном прекрасным языком. Можно понять, что Лейна[48] порицали за то, что он включил его в свой перевод».
Канамэ насторожился. Он подумал, что наконец нашёл то, что искал, и стал читать дальше:
«Однако этот рассказ не более безнравствен, чем некоторые места в пьесах, написанных для нашей сцены в старое время (например, „Генрих V“ Шекспира), тем более что арабские рассказы не предназначались для чтения вслух в смешанном обществе мужчин и женщин».
Канамэ сразу же начал читать «Рассказ о носильщике и трёх девушках», к которому относилось это примечание, но едва он прочёл несколько строк, как из столовой послышались шаги и к нему вошёл Таканацу.
— Ты не отложишь «Тысячу и одну ночь»?
— А что случилось? — спросил Канамэ. Он и не подумал вставать и с сожалением опустил на колени раскрытую книгу.
— Я узнал кое-что неожиданное.
— Неожиданное?
Минуты три Таканацу молча ходил вокруг стола. Дым от сигары тянулся за ним, как полоса тумана.
— У Мисако нет никаких гарантий на будущее.
— Гарантий на будущее?
— Ты беспечен, а Мисако ещё более беспечна.
— Но, собственно говоря, в чём дело? Вдруг, ни с того ни с сего… Я ничего не могу понять.
— Асо ей не обещает, что будет любить её всегда. Он говорит, что в отношениях неизбежно наступает охлаждение, поэтому он не может давать обещаний. Мисако с этим соглашается.
— Хм… Некоторые мужчины действительно так считают.
Канамэ понял, что дальше читать невозможно, и поднялся с дивана.
— Я его лично не знаю и ничего сказать не могу. Но мне антипатичны мужчины, которые так говорят.
— А когда мерзавец, чтобы обмануть женщину, наобещает ей с три короба? Лучше уж ничего не обещать — это по крайней мере честно.
— Я такую честность не люблю. И это вовсе не честность. Это несерьёзное отношение.
— У тебя такой характер. Как бы люди ни любили друг друга, в какой-то момент наступает охлаждение. Невозможно вечно сохранять любовь неизменной, поэтому разумно не давать никаких обещаний. На месте Асо я, возможно, сказал бы то же самое.
— А как охлаждение, так сразу и развод?
— Одно дело — охлаждение, другое — развод. Муж и жена охладевают друг к другу, но остаётся привязанность. Это не любовь, но в большинстве случаев она и связывает супругов — ты так не думаешь?
— Если Асо — приличный человек, можно ни о чём не беспокоиться. Но если он потеряет к Мисако интерес и распрощается с ней, что тогда? Не имея никаких гарантий, она останется беспомощной.
— Вряд ли… он не мерзавец.
— Когда у них всё началось, ты обращался к частному сыщику, чтобы собрать о нём какие-то сведения?
— Не обращался.
— Но как-то пытался выяснить, что он за человек?
— Ничего я не выяснял. Терпеть этого не могу. Лишние хлопоты.
— Я поражаюсь таким людям, как ты! — вспылил Таканацу. — Ты говорил, что он приличный человек, и я не сомневался в том, что ты навёл справки. Такое твоё отношение совершенно безответственно. А если это сердцеед, если он обманет Мисако, что ты будешь делать?
— Слушая тебя, я начинаю немного беспокоиться, но, когда мы с Асо встретились, он произвёл на меня хорошее впечатление. Вдобавок я больше доверяю Мисако, чем Асо. Она не ребёнок, она в состоянии разобраться, какой он человек. Она мне сказала, что он — человек надёжный, вот я и не беспокоился.
— На Мисако нельзя полагаться. Женщины только кажутся умными, а посмотришь — дуры.
— Не говори так. Я по возможности стараюсь не думать о дурном исходе.
— Ты бросил такое дело на произвол судьбы! Странный ты человек! Нельзя разводиться, оставляя этот вопрос невыясненным.
— Собирать сведения надо было бы в начале, теперь уже поздно, — бросил через плечо Канамэ, как будто говорил о совершенно постороннем деле, и опять улёгся на диван.