Любитель полыни

— Он ничего не ответил и заснул в слезах. Таканацу беспокоился, как он будет вести себя на следующий день. Они пошли в Муцукоси — Хироси как будто забыл о вчерашнем разговоре, просил купить ему то одно, то другое. Таканацу подумал, что он очень простодушен и что можно не волноваться.

— Об этом должен был сообщить не Таканацу, а я.

— Ещё он написал: «Поскольку говорить с ребёнком о таком тяжело, я вас от этого избавил. Извините, что поступил самовольно, но вы теперь можете не беспокоиться».

— Это недопустимо! Пусть я нерешителен, но что за самоуправство!

Канамэ до сих пор всё откладывал и откладывал разговор с сыном, потому что никак не мог собраться с духом, а кроме этого он продолжал надеяться, что дело может повернуться как-нибудь иначе. Жена, казалось, была тверда, но за этой твёрдостью скрывалась хрупкая слабость, сомнения грызли её, и по самому незначительному поводу она могла разрыдаться. Каждый из них стремился такого взрыва не допускать, но сейчас, когда они сидели рядом, их разговор мог привести к тому, что, несмотря на разделяющее их расстояние, они могли в единый миг повернуть назад.

Канамэ и во сне не мог предположить, что жена последует увещеваниям отца, но если такое случится, то ему самому ничего не останется, как только последовать её примеру. Он с удивлением чувствовал, что у него в груди таится желание этого. Или смирение?

— Тогда я…

Жена, по-видимому, тоже начала беспокоиться о том, куда может завести их разговор, и, бросив взгляд на часы на буфете с чайной посудой, чтобы дать ему понять, что ей пора уходить, внезапно встала и начала переодеваться.

— Я давно не видел Асо. В ближайшие дни надо с ним встретиться.

— До поездки в Киото или после?

— Когда удобнее?

— Отец написал, в любое время с завтрашнего дня. Не лучше ли тебе сначала съездить к нему? Я не хотела бы, чтобы отец приезжал сюда. После того, как вопрос будет решён, Асо хочет, чтобы мы увиделись с его матерью.

Канамэ смотрел, как его «единственная женщина» торопливо одевается, чтобы ехать к любовнику, и сказал ей в спину, когда она уже была в коридоре:

— Письмо Таканацу у тебя?

— Я хотела тебе показать его и где-то оставила. Ты можешь подождать до моего возвращения? Впрочем, я всё уже тебе сказала.

— Если ты не найдёшь письма, ничего страшного.

Жена ушла, и Канамэ, взяв сухое печенье, спустился в сад, чтобы покормить собак, потом он со слугой чистил их щётками. Канамэ возвратился в столовую и лениво развалился на циновке. Он хотел, чтобы ему принесли чаю, и позвал горничную, но та не отозвалась, вероятно, ушла к себе в комнату. Хироси ещё не вернулся из школы. В доме стояла тишина, как будто в нём никто не жил.

Не поехать ли к Луизе? В такое время эта мысль всегда приходила ему в голову. Но сегодня он чувствовал особую жалость к себе. Луиза была для него всего лишь проституткой, и обычно, решив, что он больше её не увидит, через несколько дней начинал убеждать себя, что глупо быть рабом таких решений, и в конце концов отправлялся к ней.

Сегодня после ухода жены дом казался особенно пустым. Перегородки, украшения в нише, деревья в саду — всё оставалось на своих местах, но им овладело непереносимое чувство, что его семьи больше нет.

Дом был построен за пару лет до того, как Канамэ, переехав в Осака, купил его. Небольшая комната в японском стиле была достроена в то же время, и пока он постепенно привыкал к новому жилищу, столбы из криптомерий, привезённых из Китаяма, и из цуга,^[85] которые никогда не натирали до блеска, потемнели и приобрели вид, который нравился старику из Киото. Канамэ, лёжа на циновке, смотрел, будто впервые, на столбы, на декоративный лаковый столик в нише, где стояли махровые японские розы, и далее, переводя взгляд к порогу, — на пол веранды, который, как вода, отражал солнечный свет. При всех треволнениях последнего времени жена не забывала об украшении дома в соответствии со временем года. Канамэ настолько привык к этому, что не замечал её забот, но сейчас он представил, что скоро из комнаты исчезнут даже цветы, и хоть они уже давно были далеки друг от друга, почувствовал тоску от предстоящей разлуки с женой — словно он расставался со всем домом и с его потемневшими столбами, которые постоянно находились у него перед глазами.

— О-Саё, принеси горячее полотенце! — вставая, кликнул он горничную.