Любитель шампанского

Зани заметил посетителя, севшего за столик в тускло освещенном углу, и нахмурился. Ему не хотелось видеть его в своем клубе. Он слышал, что у Корридона нет денег, и опасался, что тот попросит в долг. Для себя Зани уже решил, что отказать ему было бы неумно. На Корридона неприятно действуют подобные отказы. Сам щедрый, он одалживал деньги любому, кто просил, не беспокоясь о возврате, и рассчитывал на подобное отношение к себе. Он никогда не обращался с такой просьбой к Зани, но владелец клуба знал, что рано или поздно это случится, а. он с большим неудовольствием расставался со своими деньгами.

Корридон сдвинул шляпу на затылок и огляделся. Около тридцати мужчин и женщин сидели за столиками или на высоких стульях у стойки бара, стояли в проходах… Все пили, курили и разговаривали.

Как только он сел, на него перестали обращать внимание, и Корридон усмехнулся, вспомнив вечера, когда его окружали толпой, спешили угостить, пытались развлечь и заручиться его расположением как знаком собственной важности.

Корридон не страдал манией величия. Но равнодушие красноречиво предупреждало: пора искать новую территорию, знакомиться с новыми людьми, заново создавать репутацию… Где выбрать место? Он задумчиво потер массивную челюсть. В Хаммерсмите?[17] Корридон скорчил гримасу: на порядок ниже! Можно попробовать Бирмингем или Манчестер. Но там достаточно своих мошенников… Надо постараться, надо найти место, где он будет счастлив. В сыром и мрачном Манчестере ему никогда не быть счастливым.

Тогда Париж.

Корридон закурил сигарету и подозвал официанта.

Да, Париж. Он уже шесть лет там не был. После Лондона больше всех столиц мира он любил Париж. Но сперва необходимо раздобыть денег. Ехать в Париж с пустыми карманами… Фи! Нужна поддержка в течение нескольких недель, пока он не подцепит кого-нибудь на крючок. Да и жить лучше на широкую ногу – чем солиднее впечатление, тем больше клиентов. Для начала понадобится по меньшей мере две тысячи фунтов.

Перед ним остановился официант.

– Большую порцию виски с содовой, – приказал Корридон и, заметив, что к нему направляется Милли Льюис, добавил: – Принесите две.

Милли было двадцать шесть лет. Голубые глаза этой крупной и красивой блондинки поражали своей пустотой, широкий рот был искривлен в вечной улыбке. Оставшись без мужа, без средств, с маленькой дочерью на руках, она пошла на панель. Корридон знал Милли уже два года. Он одобрял ее привязанность к дочери, оправдывал профессию и охотно одалживал деньги, когда МилЛи попадала в трудное положение.

– Привет, Мартин, – бросила она, остановившись у столика. – Ты занят?

Он посмотрел на нее и покачал головой.

– Сейчас принесут выпивку и для тебя. Присядешь?

Милли оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что ее заметили.

– Ты не возражаешь, дорогой?

– Не называй меня так, – раздраженно ответил Корридон. – И садись. Почему я должен возражать?

Она села, сунув зонт и сумку под стул. Серый фланелевый костюм прекрасно подчеркивал ее статную фигуру. Корридон отметил, что она выглядит достаточно привлекательно и вполне еще может крутиться возле «Риды».

– Как дела, Милли?

Она повернула к нему свое личико и засмеялась.

– Неплохо. В самом деле неплохо. Хотя и не то, что прежде. Скучаю, знаешь, по американцам.

Официант принес бокалы, и Корридон тут же расплатился. Милли, которая все замечала, подняла глаза.

– А ты как, Мартин?

Он пожал плечами.

– Так себе… Что Сузи?

Лицо проститутки осветилось.

– О, прекрасно!.. Я была у нее в воскресенье. Она уже начала разговаривать.

Корридон усмехнулся.

– Ну, раз начала, теперь ее не остановить. Передай ей привет. – Он сунул руку в карман, отделил одну банкноту и, вытащив из кармана, протянул Милли. – Купи ей что-нибудь. Дети любят подарки.

– Но, Мартин, я слышала…

– Никогда не верь слухам. – Корридон нахмурился, его серые глаза потемнели. – Делай, что тебе говорят, и помалкивай.

– Хорошо, дорогой.

Макс, невысокий мужчина в красно-белой клетчатой рубашке и мешковатых фланелевых брюках, начал играть в дальнем углу на пианино. Макс работал в клубе с момента его открытия. Говорили, что у него туберкулез, рак… Он не признавал и не отрицал этого. И во время войны он сидел в клубе и играл на пианино. И так каждую ночь.

Милли начала подпевать, постукивая в такт каблучками.

– Здорово, правда? – спросила она. – Как бы я хотела уметь что-нибудь стоящее… Ну, например, играть, как он.

Корридон усмехнулся.

– Не прибедняйся, Милли. Макс был бы счастлив зарабатывать столько, сколько ты.

Она скорчила гримасу.

– Я хочу тебе кое-что показать, Мартин. Только держи так, чтобы никто не видел. – Она вытащила из-под стола свою сумочку, открыла ее, достала какой-то маленький предмет и сунула ему в руку. Ты не знаешь, что это?

Корридон осторожно разжал пальцы и увидел светлый камушек, по форме напоминающий кольцо с плоским верхом. Он хмуро повертел его в руке, потом поднял голову и бросил на Милли проницательный взгляд.

– Где ты это взяла?

– Нашла.

– Где?

– В чем дело, Мартин? Не будь таким таинственным.