Любка-санинструктор

- Уйду. Только вот что: переведи свои аттестат на маму. Хорошо? Ты же обещал! Сестрёнка твоя взрослая, вот-вот замуж выскочит, зачем ей аттестат? А маме моей - большая помощь!

- Иди, сделаю, хоть маме, хоть дяде, хоть чёрту!

Валентина остановилась и неожиданно засмеялась.

- Верю! Ладно, ухожу. Ох, и разозлился ты! - Лёгкой походкой она пошла прочь.

Воронов посвечивал ей фонариком и, когда затихли её шаги, с размаху влепил кулаком в глинистую стену траншеи.

А между тем над этим залитым дождем участком земли, над сидящими в траншеях и блиндажах людьми, над Вороновым и Валентиной, над Любкой и другими нависала тяжёлая, посверкивающая огнём туча. Ей край накатился в тот самый день, когда в роту Воронова пришла эта рыженькая казачка с Кубани, сержант санитарной службы Любка Грищенко. Всю ночь туча висела над траншеей, и ниже и ниже опускались её свинцовые клубы. Когда на востоке, за чёрными силуэтами деревьев только-только проклюнулся розоватый язычок зари, туча ухнула и высекла первую гремучую и ослепляющую молнию.

Воронов проснулся оттого, что кто-то ударил его по темени чем-то чугунным. Он открыл глаза, и первым, что отчётливо восприняло сознание, были бревна наката, с треском валившиеся с потолка. Потом мрак, пыль, грохот, стоны сопровождали его до тех пор, пока он на ощупь выбирался по ступеням вверх.

Над землёй повис железный гул. Но самого поля не было видно - стена огня и земли, изрыгающая осколки, заслонила и дальние ракитки, и силуэты танков. Пронзительно пахло гарью и пороховым чадом.

Удар сотен артиллерийских стволов сделал свое дело. Бруствер был смят, разбросан страшной силой рвущегося железа. В осыпавшихся ячейках у искореженных пулемётов лежали мёртвые пулемётчики. Стрелки втискивались в уцелевшие ниши и щели, стараясь укрыться от жужжащих осколков.

Нахлобучив первую попавшуюся под ноги каску, Воронов позвал ординарца. Но вместо него откуда-то вывернулась Любка - бледная, с расширенными глазами, теребящая санитарную сумку. Она что-то кричала и показывала в сторону немецких траншей. Воронов посмотрел и закричал, сразу сорвав себе голос и забыв об ординарце:

- По местам! Гранаты к бою!

Кучка грязных солдат рассыпалась вдоль траншеи. А со стороны поля приближался железный лязг. Там широкой дугой шли танки и бронетранспортёры. Позади них бежали цепи атакующих автоматчиков.

Стена взрывов перекатилась за спины солдат Воронова, и очевидность неизбежного холодком прошла по спине старшего лейтенанта. Правда, он ещё надеялся на то, что комбат сейчас тоже видит это, и что он уже требует огня и подкрепления. Но когда слева, оттуда, где был капе батальона, прибежали бледные, растерянные бойцы, неся на руках окровавленного брюнета - адьютанта комбата, Воронов понял, что теперь уже надеяться не на кого. «Вот, ведь говорил, что разведка боем нужна позарез. Нет, не решились. А теперь как снег на голову.» —- мелькнула и погасла мысль у Воронова. Погасла потому, что думать не осталось времени. Танки вползали на бруствер.

Когда ударили первые залпы, Валентина открыла глаза и увидела возле себя спокойный мужской профиль.

- Боря, проснись!

Борис сквозь сон улыбнулся голосу Валентины и вдруг, приходя в себя, сел и прислушался. Лицо его, смуглое от природы, посерело.

- Одевайся! Быстро! Это артподготовка. — Звенящий звук близкого разрыва заглушил его голос. - Чёрт, проспал. Я же просил разбудить меня рано утром!

- Да еще утра нет!

Над ними затрещал накат, посыпалась земля. Натягивая сапоги, мечась по блиндажу, майор искал пистолет и не находил его. Одевшаяся Валентина вытащила кобуру из-под набитого сеном мешка, заменявшего им полушку. - Вот он, Борис!

Борис нацепил кобуру, кинулся к двери, Валентина повисла у него на плече.

- Куда? С ума сошёл! Сейчас раненые начнут поступать. Товарищ начальник медицинской службы! - последнюю фразу Валентина выкрикнула дрожащим от обиды голосом, и это остановило Бориса.

- Прости, нервы.

Они забились в дальний от входа угол, боясь выбраться наверх, где творилось невообразимое. Они сидели до тех пор, пока с треском не оборвалась на двери плащ-палатка. Старцев с санитарами втащил бесчувственного, наспех перебинтованного человека. Это был комбат. А следом в дверь вползали новые и новые люди, бледные от пережитого и боли.

Майор набросил халат на плечи и встал у стола, где Валентина уже зажгла фонарь.

- Шприц!

Старцев и Валентина потянулись за инструментом. Засучив по локоть рукава, майор склонился над комбатом.

Вверху неправдоподобно близко пролязгали гусеницы, и раздалась автоматная очередь. Кто-то рухнул и покатился по порожкам. Чей-то крик резанул слух притихших людей:

- Немцы!