Любка-санинструктор

Когда Любкины руки приподняли Воронова, он скрипнул зубами от боли и только прохрипел:

- Её.

Любка, проклиная всех на свете фашистов, взвалила на свою голую спину беспомощную, теряющую сознание Валентину и потащила её поперек лощины, к балке. Пот заливал Любкины глаза, она задыхалась, в голове неумолчно звенели тоненькие звоночки, но она шла, спотыкаясь и приговаривая:

- Потерпи, потерпи, миленькая, сейчас, родненькая, сейчас, всё будет хорошо.

Оставив Валентину под тёмно-зеленой, со срезанной верхушкой ёлочкой, Любка вернулась опять, не замечая, что по лощине уже бьют миномёты, что пули стелятся низко, над самой травой, срезая влажные былинки и белые ромашки,

Воронова она уже не смогла нести и потому тащила его волоком, оставляя неширокий тёмный след в поникшей траве. И ему она говорила то же, что и Валентине, и даже целовала его в холодные запёкшиеся губы, потому что он стонал от боли, а она очень хотела скорее вынести его с этой проклятой лощины.

А когда из балки поднялись вслед за молоденьким лейтенантом такие же молоденькие бойцы, они остолбенели, удивлённые тем, что увидели.

Под ёлкой лежали раненые офицеры, мужчина и женщина, их непокрытые головы покоились на коленях растрёпанной полуголой рыжей девчонки, которая сама была без сознания и удерживалась сидя лишь потому, что прислонилась спиной к одинокому гладкому, как череп, валуну.

Когда солдаты подошли поближе, девчонка очнулась, и огромные глаза её наполнились слезами.

- Миленькие, - сказала она, - миленькие, скорей! Я уже больше не могу, миленькие. Скорей…