Люблю и ненавижу

Голос автора вначале рассказывает из темноты с некоторым лукавством, будто он знать не знает и не помнит, что произошло и где же он теперь оказался. Мы видим, как дамы и кавалеры высаживаются из карет, и, следуя за ними, движемся вместе с голосом узкими коридорами и лестницами. Там автор встречает своего проводника, собеседника и оппонента. Высокий худой господин в сюртуке, с изящными руками, скептическим прищуром и насмешливо-прихотливыми интонациями – это Сергей Дрейден и Европеец. (Отдаленный прототип персонажа – маркиз де Кюстин, автор увесистых, остроумно-злых мемуаров о николаевской России). Европеец, пререкаясь и советуясь с автором, пройдет до конца представления. Посмеиваясь вначале русскому варварству, которое в подражательном ажиотаже развело на диком и нищем севере поддельный Ренессанс, Европеец в ходе путешествия потеряет самонадеянность и проникнется даже теплым чувством к трагическому мираклю русской Европы. Там, за стенами ковчега – темные волны бездны, и не все дверцы можно приоткрывать, иные ведут в инферно блокады, в мрак истории. А здесь, во дворце – уютно, чинно, спокойно, императоры – домашние, милые, правят чинную домашнюю жизнь, всю в зелени, цветах и музыке. Правда, время от времени Европейцу попадаются непонятные люди («Боже, как они плохо одеты!» – поражается тот), которые без толку бродят по дворцу и глазеют на картины, будто что-то в них, бедолаги, понимают. Но сейчас, сию минуту, в «домашнем» спектакле Александра Сокурова времена пересекутся в красивой и странной игре, в провокационной визионерской мистерии, разыгранной, кстати, не без удивительной для Сокурова шутливости.

Сокуров задумал сложную, по меньшей мере, двойственную интонацию экранного повествования. Он и создает иллюзию, и разрушает ее. Исторические персонажи (Петр, Екатерина, оба Николая, Орбели и другие) сделаны похожими и вроде бы узнаваемыми, сняты на почтительном расстоянии и соединены с игровым Европейцем Дрейдена, настоящим голосом Сокурова и реальными, сегодняшними людьми. Все происходит и всерьез и как будто, на самом деле и понарошку, сейчас и всегда, строго по плану и хаотично-бесцельно, реально и фантастично – одновременно. Но это и есть русская Европа, Санкт-Петербург, фантастичный и действительный, то, чего не могло быть и что возникло и осуществилось. Фейерверк императоров и поэтов, быстро и ярко сгоревший, дорогой и болезненный мираж. Населяя свой воображаемый (но теперь и действительный!) визуальный ковчег экземплярами исторической флоры и фауны, Сокуров достаточно щедр – руководитель Мариинского театра, всемирно прославленный дирижер, «король демонов» Валерий Гергиев (он правит прощальный бал на ковчеге) и реальный директор Эрмитажа, благополучный и неутомимый Михаил Пиотровский, соседствуют с бледнолицыми и печальными питерскими интеллигентами «из бывших» (Сергей Дрейден, Алла Осипенко, Лев Елисеев) и с вереницами натуральных школьников и матросов, нынешних экскурсантов, явившихся во Дворец точно с другой планеты.

В идеале автор и камера должны были совпасть, стать одним индивидуумом, но это оказалось совершенно невозможно, а потому в картине действуют, собственно, два удивляющихся европейца – персонаж и оператор Бюттнер, и это обстоятельство в некоторых местах сместило изображение в сторону прекрасно сделанной игровой экскурсии, но не задушевной авторской мистерии. Это же обстоятельство сильно облегчает восприятие картины в мире, так что неизвестно, по какому разделу («достоинств» или «недостатков») его числить.

Мир «ковчега» – это мир культуры, маниакально приверженной красоте. Здесь нет природы и мелочей быта, войн и раздоров, рождения и смерти – только их прекрасные отражения и преображения на картинах и росписи стен. Это какой-то нижний, приготовительный этаж рая для тех, кто любил гармонию еще при жизни. Вообще-то его нигде нет, возможно, он где-то есть и, несомненно, многие из нас чувствуют этот скромный приготовительный рай, ловя его по старым музеям и старому искусству всю жизнь. Самая выразительная сцена «Русского ковчега», на мой вкус – это великолепный финал бала, уход огромной блистающей толпы по главной лестнице. Будто закончился трехсотлетний спектакль и фигуранты отправляются в вечность, спокойно и неспешно обмениваясь репликами и поклонами, готовясь к новым ролям на театре истории. Ведь «…и плыть нам вечно, и жить нам вечно» – как замечает в последнее мгновение фильма сам Автор, которому всегда видней.

2002 г.

Воскрешение императора

(О фильме «Бедный, бедный Павел)

На Московском кинофестивале состоялась премьера замечательной картины Виталия Мельникова «Бедный, бедный Павел», посвященная трагической фигуре императора Павла I.