Люблю трагический финал

Нет. Нет… Не так! Что тогда увидит зритель? Ничего не увидит… Главное, не увидит, как умирает измученная, раненная при бегстве прекрасная рабыня… Спрашивается, для чего после гибели отца Аида возвращалась в Мемфис и, узнав об участи возлюбленного, проникала в это подземелье? Зачем, если зрители ничего не увидят?! Ведь это искусство! Здесь все делается ради зрителей. Любовь, измены. И смерть!

Отец когда-то в полосу финансовых удач затеял железную ограду вокруг сада. Начал с железных решетчатых ворот. Их привезли первыми, поставили временно возле сарая. Ими же все и закончилось. Затея с оградой заглохла из-за недостатка финансирования. Дела у отца пошатнулись… Но он был упорен и упрямо не хотел расставаться с этими воротами, даже когда стало совсем ясно, что такая ограда служит напоминанием о давнем периоде процветания. В дождь ржавчина рыжими потеками стекала на землю, в сильную жару превращалась в рыжую пыль. Он любил, проходя мимо, дунуть и поднять рыжеватое золотистое облачко…

Хорошо, что, готовясь к приему гостьи, он перетащил одну такую створку в гараж. Подземелье для узников сверху закрывают решеткой. Это естественно. А главное, и зрителю тогда все видно.

В углу, освещая все неровным, мечущимся светом, будет пылать факел — настоящий, чтобы запах копоти и жара добавляли достоверности… Это так стильно, когда по зрительским нервам — вдобавок к условности — еще вдруг что-то настоящее… Запах, грохот, например, мотоцикла, как в модернистской постановке «Иоланты»… Там Роберт, герцог Бургундский, въезжает на мотоцикле на сцену. Да-да, на настоящем мотоцикле! Все-таки это, согласимся, очень смелый ход.

И до последнего зрительского ряда распространяется запах настоящего бензина…

Хотя, если быть честным, все эти авангардистские выверты ему лично не по нраву, они не рассчитаны на настоящего зрителя… У настоящего, так же, как у него, развито прекрасное воображение — его не надо подстегивать запахом настоящего бензина. Он и без факела может увидеть все как наяву. Очевидно, это врожденное.