Люблю твои воспоминания

Он молчит рекордное количество времени: десять, может, пятнадцать минут. Наконец слова начинают вырываться из его рта, будто они нетерпеливо стояли в очереди за сжатыми губами во время такой редкой паузы. Как будто они извергаются из его сердца — не из головы — и катапультируются в рот, чтобы отскочить от стен его сомкнутых губ. Но теперь губы открыты, и слова вылетают без остановки.

— Может, ты и взяла шербет, но, надеюсь, ты знаешь, что у меня нет сосисок. — Папа потирает подбородок, который невидимой нитью связан с его гордостью. Он кажется очень довольным.

— Что?

— Ты меня слышала.

— Да, но не поняла…

— Шербет — это такси. Сосиски с пюре — деньги, — объясняет он, стараясь не рассмеяться. — Ну, как автомобиль — старый добрый «Читти-Читти. Банг-Банг» — что-то вроде «Пиф-паф, ой-ой-ой».

Я пытаюсь осознать все это.

— Это сленг, — ставит он точку. — Он-то точно понимает, о чем я говорю. — Папа кивает в сторону водителя.

— Он тебя не слышит.

— Почему? Он что, глухой?

— Нет. — Я качаю головой, чувствуя себя ошеломленной и усталой. — Когда красная лампочка не горит, он тебя не слышит.

— Как слуховой аппарат Джо, — говорит папа. Он наклоняется вперед и нажимает на кнопку. — Вы меня слышите? — кричит он.

— Да, приятель. — Водитель смотрит на него в зеркало. — Очень хорошо.

Папа улыбается и снова нажимает на кнопку:

— А теперь?

Ответа нет, водитель бросает на него быстрый взгляд в зеркало заднего вида, озадаченно наморщив лоб и одновременно пытаясь следить за дорогой.

Папа фыркает.

Я прячу лицо в ладонях.

— Мы так с Джо поступаем. — Папа озорно смеется. — Иногда он может проходить целый день, так и не поняв, что мы выключили его слуховой аппарат. Он-то думает, что все молчат. Каждые полчаса он кричит: «Господи! Как же здесь тихо!»

— Папа смеется и снова нажимает на кнопку. — Здорово, папаша, — весело говорит он.

— Привет, Пэдди[10], — отзывается водитель.

Я жду, что папин кулак метнется сквозь щель в разделяющем их стекле. Но этого не происходит. Вместо этого сквозь нее просачивается папин смех.

Молодой водитель изучает в зеркало папино невинное выражение лица, выражение человека с добрыми намерениями, не желающего никого оскорбить, и молча продолжает вести машину.

Я смотрю в сторону, чтобы не смущать папу, но испытываю при этом некоторое самодовольство и ненавижу себя за это. Через некоторое время, на светофоре, папа нажимает на кнопку и, хитро прищурившись, говорит водителю:

— Не обижайся, приятель, просто вот эта особа… — Он кивает на меня. — …ведет себя как веселая старая душка, если вы понимаете, что я имею в виду.

Водитель смеется и останавливается возле нашего отеля. Я рассматриваю его из машины и остаюсь приятно удивленной. Трехзвездочный отель в самом центре города, в десяти минутах пешком от главных театров, Оксфорд-стрит, Пикадилли и Сохо. Достаточно близко, чтобы мы не успели вляпаться в неприятности, возвращаясь в отель. Или, наоборот, слишком близко от них.

Папа вылезает из машины и везет свой чемодан к вертящимся дверям отеля. Я смотрю ему вслед в ожидании сдачи.

Двери вертятся очень быстро, и я вижу, как он топчется, пытаясь рассчитать, когда ему войти. Как собака, боящаяся прыгнуть в холодное море, он делает шажок вперед, замирает, снова резко дергается к двери и останавливается. Наконец он бросается к дверям, и его чемодан застревает снаружи, останавливая двери и блокируя его внутри.

Я не спешу выходить из такси. Слышу, как папа стучит по стеклу двери и вопит: «Помогите!», и, не обращая внимания на крики, спрашиваю у водителя:

— Кстати, как он меня назвал?

— Веселая старая душка? — улыбается он. — Вам вряд ли понравится.

— Все равно скажите, — настаиваю я.

— Это значит задница, — смеется он и уезжает, оставив меня на тротуаре с открытым от удивления ртом.

Я замечаю, что стук прекратился, обернувшись, вижу, что папу наконец освободили, и спешу в отель.

— У меня нет кредитной карты, но я могу дать вам свое слово, — медленно и громко говорит папа женщине за стойкой регистрации. — А мое слово — это моя честь.

— Все в порядке. Вот, пожалуйста. — Я протягиваю карточку.

— Почему в наши дни люди не расплачиваются бумажными деньгами? — вопрошает папа, налегая на стойку. — Современная молодежь вся в долгах, потому что они хотят то, хотят это, но они не хотят работать, и поэтому используют эти пластиковые штучки. Но это не бесплатные деньги, точно вам говорю. — Он решительно кивает. — С такой штукой вы всегда будете должны.

Женщина за стойкой вежливо ему улыбается и продолжает набирать что-то на компьютере.

— Вы будете жить в одном номере? — спрашивает она.

— Да, — с некоторой опаской отвечаю я.

— Два дяди Теда, я надеюсь? — вновь вступает папа. Она непонимающе хмурится.

— Кровати, — тихо говорю я. — Он имеет в виду кровати.

— Да, это односпальные кровати, — подтверждает папа и наклоняется вперед, пытаясь прочитать имя на ее значке. — Бреда, да? Туалет в номере будет? — спрашивает он.

— Да, сэр, во всех наших номерах есть туалеты, — вежливо отвечает она.