Пока я работала, у меня порой выдавались настолько загруженные дни, что двадцати четырех часов решительно не хватало. Хотелось вытянуть руки и постараться схватить секунды и минуты, чтобы помешать их бесконечному движению дальше, мимо. Так маленькая девочка пытается поймать мыльные пузыри. Мне, разумеется, никогда не удавалось удержать время, но у папы это каким-то образом получалось. И при этом, считала я, он занят какой-то ерундой, а я важным делом: отпираю для клиента дверь дома, рассказываю о прекрасной квартире на солнечной стороне, о центральном отоплении и размере гардеробной. На самом деле все мы занимаемся ерундой, просто нам нравится ощущать себя более значительными, составляя списки важных дел.
Так вот что необходимо для того, чтобы жизнь замедлилась и тикающие минуты оказались чуть длиннее, чем были раньше. Никуда не спеши. Сделай глубокий вдох. Шире открой глаза и посмотри вокруг. Охвати взглядом все. По-новому перескажи старые истории, вспомни людей, времена и события, которые остались в прошлом. Позволь всему, что ты видишь, напомнить тебе о чем-то. Поговори об этих вещах. Узнай ответы на вчерашний кроссворд и запомни их. Остановись и обрати внимание на то, чего прежде не замечал: каждая выхваченная зрением и неторопливо изученная деталь полна значения.
Хотя если идущий за мной человек еще раз наступит мне на пятку…
Солнце такое яркое, что трудно смотреть прямо перед собой. Как будто оно висит в конце Графтон-стрит, словно шар из боулинга, готовый свалить всех нас с ног. Но мы, слава богу, дошли до конца улицы и теперь можем выскользнуть из людского потока. Папа неожиданно останавливается, завороженный проделками уличного мима. Так как я держу его под руку, мне тоже приходится резко остановиться, из-за чего шедший сзади человек врезается прямо в меня. Последний сильный удар по пятке. Все, хватит.
– Эй! – Я поворачиваюсь. – Смотрите, куда идете.
Он раздраженно ворчит и энергично идет дальше.
– Сами смотрите! – слышу я голос с американским акцентом.
Я готова выкрикнуть грубость, но звук этого голоса заставляет меня замолчать.
– Посмотри на него! – восхищается папа, наблюдая за мимом, запертым в невидимой коробке. – А не дать ли ему невидимый ключ, чтобы он выбрался из этой коробки? – Папа радуется как ребенок. – Правда, это было бы смешно, дорогая?
– Нет, папа, – невпопад отвечаю я, разглядывая спину моего агрессивного преследователя и пытаясь воскресить в памяти этот голос.
– Знаешь, де Валера[6]
выбрался из тюрьмы с помощью ключа, который соратники спрятали в пирог и передали ему ко дню рождения. Кто-нибудь должен рассказать этому парню ту историю. Куда мы пойдем теперь? – Папа поворачивается на месте, глядя по сторонам. Шагает в противоположную сторону, прямо в гущу марширующих кришнаитов, совершенно не обращая на это внимания.Песочного цвета шерстяное пальто еще раз оборачивается, бросает на меня последний неодобрительный взгляд и в ярости удаляется.
Я продолжаю смотреть ему вслед. Если б я могла развести эти сдвинутые брови и заставить его улыбнуться, то непременно узнала бы улыбку!
– Грейси, вот где покупают билеты. Я нашел это место, – издалека кричит папа.
– Папа, подожди. – Я слежу за пальто.
– Тогда я сам пойду за билетами.
– Хорошо, папа. – Пальто все удаляется. Я не отвожу, – поправка! –
Неожиданно он резко останавливается. Получилось!
Пожалуйста, повернись. Я тяну лассо на себя.
Он поворачивается, оглядывает толпу. В поисках меня?
– Кто ты? – шепчу я.
– Это я! – Папа снова рядом со мной. – Чего это ты стоишь посередине улицы?
– Папа, не мешай! – отмахиваюсь я. – Вот, сходи за билетами. – И я протягиваю ему деньги.
Отхожу от кришнаитов, не сводя глаз с пальто, надеясь, что
Его глаза продолжают осматривать улицу и вот – очень медленно – находят меня. Я вспоминаю его в ту же секунду, в которую он замечает меня. Американец из парикмахерской.
Что теперь? Может быть, он меня вообще не узнает. Может быть, он просто все еще злится за то, что я накричала на него. Я не знаю, что мне делать. Должна ли я улыбнуться? Помахать? Ни один из нас не двигается.