Дар. Я никогда об этом так не думала. Я смотрю на родителей Бэа, светящихся от гордости, и думаю о ней, плывущей в стае лебедей. Качаю головой: нет, никому от этого не плохо.
– Но я не понимаю
– Что же это происходит с людьми в наши дни? – шипит папа, и мужчина рядом со мной поворачивает голову в нашу сторону. Я шепчу извинения.
– В мое время что-то
Я смеюсь и шепчу:
– Нет.
– И тем не менее эта чертова вещь несколько веков знаменита во всем мире. Кого в театре только нет, и верующие, и атеисты, и интеллектуалы, и все они хотят увидеть, как этот парень в трико окажется в итоге вместе с этой девушкой-лебедем, чтобы она могла покинуть озеро. Только любовь того, кто никогда не любил, может разрушить чары. Почему? Какая разница почему? Ты думаешь, что эта женщина в перьях спросит
Я ошеломленно молчу.
– А теперь
Глава двадцать пятая
Во время бурных аплодисментов Джастин видит, как отец Джойс помогает ей надеть красное пальто, то же, что было на ней, когда он столкнулся с ними на Графтон-стрит. Она начинает двигаться к ближайшему выходу с отцом на буксире.
– Джастин. – Дженнифер сердито смотрит на своего бывшего мужа, который занят тем, что рассматривает в бинокль людей, вместо того чтобы обратить внимание на свою дочь, кланяющуюся на сцене.
Он откладывает бинокль и громко хлопает, одобрительно крича.
– Ну что, я пойду в бар и займу хорошие места. – Джастин начинает двигаться в сторону двери.
– Все уже заказано, – повышает голос Дженнифер, перекрикивая аплодисменты.
Он подносит руку к уху и качает головой – «Я тебя не слышу».
Он выходит из ложи и бежит по коридорам, пытаясь найти путь наверх, к Джойс. Должно быть, занавес опустился в последний раз, потому что люди начали выходить из зала, заполняя коридоры и мешая Джастину.
Он решает изменить план: будет ждать ее около выхода. Так он ее точно не пропустит.
– Давай что-нибудь выпьем, дорогая, – говорит папа, пока мы медленно раскачиваемся в толпе, покидающей театр. – Я видел бар на этом этаже.
Мы останавливаемся, чтобы изучить указатели.
– Есть бар «Амфитеатр» на нашей стороне, – говорю я, озираясь в поисках Джастина Хичкока.
Женщина-билетер объявляет, что бар открыт только для исполнителей, сотрудников и членов их семей.
– Отлично, значит, там мы сможем спокойно посидеть в тишине, – говорит билетеру папа, когда проходит мимо нее, слегка касаясь своей кепки в знак приветствия. – О, видели бы вы мою внучку на сцене! Это самый счастливый день в моей жизни. – И он прикладывает руку к груди.
Женщина улыбается и позволяет нам пройти.
– Папа, пошли. – После того как мы купили напитки, я тяну его подальше от входа, от собравшихся людей, и мы садимся за столик в дальнем углу.
– Если они попробуют нас отсюда выгнать, Грейси, я не оставлю свое пиво. Я только сел.
Я нервничаю и сижу на краешке стула, оглядываясь в поисках его,
Люди покидают бар, остаются только исполнители, сотрудники и члены их семей. Никто больше к нам не подходит, возможно, это одно из преимуществ компании пожилого человека. Мать Бэа входит с двумя незнакомыми мне людьми из ложи и толстым мужчиной, которого я узнаю. Но мистера Хичкока нет. Мои глаза обшаривают помещение.
– Вот она, – шепчу я.
– Кто?
– Балерина. Она танцевала одного из лебедей.
– Откуда ты знаешь? Они все выглядели одинаково. Даже этот женственный мальчик в трико их не различал. И ведь не боялся, что признается в любви не той. Чертов идиот!
Джастина не видно, и я начинаю переживать из-за еще одной упущенной возможности. Может быть, он ушел раньше и вообще не придет в бар.
– Папа, – поспешно говорю я. – Мне кое-кого надо найти. Пожалуйста,
– Единственное движение, которое я буду делать, – вот это. – Он поднимает кружку и подносит ее к губам. Делает глоток «Гиннесса», закрывает глаза и наслаждается вкусом, над губами остаются белые усы из пены.
Я выхожу из бара и мечусь по огромному театру, не зная, где искать. Некоторое время стою в ожидании у ближайшего мужского туалета… Смотрю на ложу, где он сидел, но она пуста.