Люблю твои воспоминания

– Почему? – перебиваю я, пытаясь взять себя в руки.

– Около месяца назад он сдал кровь! – торжественно сообщает она и всплескивает руками. – И все! – Она смеется. – Но считает себя героем, который спас чью-то жизнь. Может, он кого-то и спас, но теперь он только об этом и говорит. Он сдал ее в передвижном донорском пункте в колледже, где вел семинар, – вы, наверное, знаете, это в Дублине. Тринити-колледж? Да и сдал-то только потому, что доктор была симпатичной, и еще из-за того китайского обычая… Когда вы спасаете кому-то жизнь, то спасенный навеки у вас в долгу… Или что-то в этом роде…

Папа пожимает плечами:

– Я не говорю по-китайски. И не знаком с китайцами. Хотя вот она все время жует их еду. – Он кивает в мою сторону. – Рис с яйцом, в общем, всякая ерунда. – Он морщит нос.

Бэа продолжает:

– Так вот, он решил, что если спасает чью-то жизнь, то заслуживает того, чтобы каждый день до конца жизни выживший человек его благодарил.

– А как бы он это делал? – наклоняется к ней папа.

– Приносил корзины с маффинами, относил его одежду в химчистку, каждое утро приносил к двери газету и кофе, нанимал машину с шофером, доставал билеты на оперу в первый ряд… – Она закатывает глаза, а потом хмурится. – Не помню, он еще что-то говорил – нелепость какая-то! В общем, я ему сказала, что он с тем же успехом может завести себе раба, если хочет, чтобы с ним так обращались, а не спасать чью-то жизнь, – смеется она, и папа вторит ей.

Я складываю губы в форме буквы «о», но не могу выдавить ни звука.

– Не поймите меня неверно, на самом деле он очень хороший человек, – быстро добавляет она, неверно истолковав мое молчание. – И я очень горжусь, что он сдал кровь, потому что он ужасно боится иголок. У него ужасная фобия, – объясняет она папе, который согласно кивает головой. – Вот он. – Она открывает висящий у нее на шее медальон, и если я и обрела вновь способность говорить, то снова быстро ее теряю.

На одной стороне медальона фотография Бэа с матерью, на другой – ее фотография с отцом – она там маленькая девочка, они в парке в тот летний день, который так крепко врезался мне в память. Я помню, как она возбужденно подпрыгивала, и у нас много времени ушло на то, чтобы заставить ее сидеть спокойно. Я помню запах ее волос, когда она села мне на колени, дотянулась своей головой до моей и закричала «И-з-ю-юм!» так громко, что чуть меня не оглушила. Конечно, все это произошло не со мной, но я вспоминаю об этом с такой же нежностью, как и о дне, который мы с папой провели на рыбалке, когда я была маленькой, переживаю все впечатления того дня так же ясно, как ощущаю напиток, который сейчас пью: холодок льда, сладость…

– Мне нужно надеть очки, чтобы разглядеть, – говорит папа. – Где это?

– В парке, рядом с тем местом, где мы раньше жили. В Чикаго. Тут, с папой, мне пять лет, я люблю эту фотографию. Это был особенный день. – Она с любовью смотрит на снимок. – Один из самых лучших в моей жизни.

Я тоже улыбаюсь, вспоминая его.

– Фотографируемся! – кричит кто-то в баре.

– Папа, давай уйдем отсюда, – шепчу я, пока Бэа отвлечена шумом.

– Хорошо, дорогая, после этой кружки…

– Нет! Сейчас! – шиплю я.

– Общая фотография! Пойдемте! – Бэа хватает папу за руку.

– О! – Папа выглядит довольным.

– Нет-нет-нет! – Я пытаюсь улыбаться, чтобы скрыть панику. – Нам пора идти.

– Всего одна фотография, Грейси, – улыбается Бэа. – Нужно же снять женщину, ответственную за все эти красивые костюмы.

– Нет, я не…

– Руководившую работой над костюмами, – исправляется Бэа извиняющимся тоном.

Услышав это, одна из женщин в некотором отдалении смотрит на меня с подозрением. Папа смеется. Я застыла рядом с Бэа, которая одной рукой обнимает меня, второй – свою мать.

– Все скажите «Чайковский»! – кричит папа.

– Чайковский! – кричат все и смеются.

Я закатываю глаза.

Щелкает вспышка.

В комнату входит Джастин.

Толпа расступается.

Я хватаю папу за руку и бегу.

Глава двадцать шестая

Свет в нашем номере выключен. Папа забрался в постель в коричневой пижаме в «огурцах», а я улеглась, натянув на себя целую кучу одежды.

В комнате тихо и темно, лишь на часах в нижней части телевизора мигают красные цифры. Неподвижно лежа на спине, я пытаюсь восстановить в памяти события этого дня. Сердце стучит все быстрее и тревожнее, его стук наполняет комнату подобно звукам тамтамов воинственного племени зулусов.

В чем причина этой боевой тревоги? Всему виной те несколько слов, что в разговоре со мной обронила Бэа. Слова выпали из ее рта, словно медная тарелка с ударной установки, которая, звеня, катится на ребре, пока с грохотом не падает на пол. Так, значит, отец Бэа, Джастин, месяц назад в Дублине сдал кровь! Месяц назад, когда я слетела с лестницы, навсегда изменив свою жизнь! Совпадение? Если и так, то совпадение потрясающее.

А может, не совпадение, а нечто большее? Мне необходимо знать ответ на этот вопрос сейчас, когда я потеряна и доведена до отчаяния, скорблю о ребенке, которого никогда не было, и залечиваю раны после неудавшегося брака.