Люблю, убью, умру...

Прости меня, я, кажется, напугал тебя, — с запоздалым раскаянием произнес Андрей. — Не надо было мне это письмо дурацкое посылать!

— Милый, милый, милый… — Дуся бросилась ему на шею и несколько раз быстро поцеловала в щеку. — Ну что за глупый, ревнивый мальчишка…

Ближе к весне со временем опять что-то случилось — оно вдруг перестало течь медленно и с усилием, стрелки на циферблате заворочались, точно сумасшедшие…

Дуся окончила гимназию и стала учиться в театральной студии. Она была увлеченным человеком, ей нравилось играть, переживать чужие, выдуманные страсти, на время становясь другим человеком, как будто собственной жизни ей уже не хватало. Андрей теперь видел ее реже, но каждый день писал ей письма. О том, как он ее любит…

Все в один голос твердили, что Дуся Померанцева необычайно талантлива и скоро она станет звездой русской сцены. Несколько молодых декадентских поэтов уже посвятили ей стихи, один драматург, вдохновленный Дусей, бросился специально под нее сочинять пьесу, в духе Метерлинка, описывающую космические страсти, где Дуся, по замыслу автора, должна была изображать Вечную весну. Карасев же вообще не вылезал из гостеприимного дома Померанцевых.

Но Андрей уже не осмеливался говорить Дусе о своей ревности. Он страдал в одиночестве, прекрасно понимая, что Дусю нельзя спрятать от мира и что ее красота и талант принадлежат сотням людей. Но в нем всегда вибрировала только одна мысль, которая поддерживала его существование, — мысль о том, что рано или поздно они с Дусей соединятся.

Они вполне, в духе двадцатого века могли поселиться с Дусей вместе, гражданским браком — примеров вокруг было много, патриархальность и домострой уходили в прошлое. Но это было как-то несерьезно. Что сказал бы Кирилл Романович, как бы к этому отнеслась Мария Ивановна? И еще — нельзя сожительствовать с ангелом, с ним можно только обвенчаться! В церкви, где очевидная близость к богу, где с хор льются молитвы, где не обычным, а церковно-славянским, старинным и таинственным языком скрепляют связь, где держат венец над головой и рассказывают про голубицу, которая «грядет от Ливана». Нельзя пьедестал пачкать грязью…

Надо было ждать.

Не раз сотоварищи Андрея, не обремененные никакими обязательствами, звали его в веселые заведения, где можно было за деньги приобрести немного любви, но сама мысль о том, что можно изменить Дусе, приводила его в недоумение. Андрея даже прозвали монахом… Впрочем, он не обижался.