Любой каприз за вашу душу

Когда самба закончилась, потянул из кармана телефон. Надо звякнуть тетушке Джулии, чтобы приготовила ванну к его приходу. Вместе с телефоном из кармана вылезла черная лента.

Бонни фыркнул. Надо было там же и выбросить! Еще не хватало!.. Будет он еще помнить о всяких девчонках! Да и вообще, теперь месяца три можно жить спокойно. Три, да. Все же полгода – многовато. Три будет в самый раз.

Надо уже Джу позвонить…

Но выбрал совсем другой контакт.

– Дик?.. Старый жук, помрешь на работе!

– Куда я денусь с подводной лодки. Ты рановато. Все в порядке?

– Все зашибись. Слушай, дружище… она тебе звонила?

– А должна была? Бонни, если ты мне клиентку отвадишь, я тебе уши оборву!

– Не дотянешься. Так звонила или… черт, Дик, если позвонит – скажи… короче, просто скажи мне. Договорились?

– Что, так хороша? – Дик хрюкнул.

– Да иди ты!

Бонни нажал отбой, поморщился от боли в спине – догнало, наконец. И недоуменно уставился на телефон в собственных руках. Что это сейчас было? Какая ему разница, позвонит девчонка или нет? Три месяца спокойной жизни, а потом найдется кто-нибудь еще. И вообще, в этом есть своя прелесть – он не знает ее имени, она не знает его… даже если знает, плевать. Они никогда больше не встретятся, и это к лучшему. Он свободен. Свободен от нее… и ей подобных долбанутых… сучек…

Его передернуло, словно червяка проглотил.

Нет. Она – не сучка. Она – мадонна. Mia bella donna, мечта, совершенство. В конце концов, может в этом гребаном городе быть одна-единственная настоящая женщина? Может. Должна быть. Моя нежная отрава.

Я не забуду тебя.

Пусть даже никогда не увижу тебя и не узнаю твоего имени.

Для меня ты останешься мадонной.

И ты будешь помнить меня, mia bella donna. Я знаю.

* * *

Если бы я вела дневник, то первой записью воскресенья было бы: не думать о Бонни. Второй – ни в коем случае не думать о Бонни! И последней – забыть сукина сына к чертовой бабушке!

Разумеется, забыть не удалось, но оценила размеры катастрофы я только в понедельник, когда надела чулочки на резинке, новенькое кружевное белье и вся такая счастливая оказалась перед зеркалом с тушью для ресниц в руках.

То есть тушь для ресниц – это еще не катастрофа. А вот мысль «Бонни это понравится» – да. Примерно как извержение Везувия над Помпеями.

Глядя в глаза отражению, я четко, по слогам, произнесла:

– Он. Не. Знает. Кто. Я.

Отражение непонимающе поморгало. Отражение не желало верить, что чудесный, нежный и горячий любовник сегодня будет смотреть мимо. Отражение сияло, трепетало и ждало чуда.

Я ждала чуда.

Дура, да? В двадцать семь лет верить, что гений козлиной породы безумно влюбится в случайную партнершу по сексу, найдет ее и положит мир к ее ногам. Мир и себя в придачу.

– Такого не бывает, – еще раз попробовала я убедить отражение.

Оно снова не поверило и продолжило сиять и надеяться.

Дурацкое отражение.

Стащив чулочки и забросив тушь для ресниц куда-то под кровать, я влезла в джинсы, прихватила с собой ноут и отправилась на работу. То есть я могла звякнуть Филу и сказать: баста, карапузики, кончилися танцы. Сам паси своих козлов. Но…

Мне безумно хотелось увидеть Бонни. Просто увидеть. Убедиться, что ничего нет, субботний вечер мне приснился, и никакая мадонна ему на фиг не нужна. И успокоиться.

Я кого-то обманула?

Разумеется, мистер Джеральд меня даже не заметил. То есть это было лучше, чем очередной скандал с битьем чашек о чью-то голову. Да-да, лучше! Но мне хотелось плакать.

Обозвав себя истеричкой, я устроилась в уголке с ноутом и всю репетицию просидела там, старательно не глядя на больного ублюдка. У меня почти получилось! Я посмотрела на него не более ста раз за весь день! Потрясающее достижение. Медаль мне.

А ему – оторвать что-нибудь. За то, что завязал волосы черной лентой. Той самой. За то, что при звуке его голоса я вздрагивала. За то, что под синей футболкой, промокшей насквозь к середине репетиции, угадывались алые отметины на спине и плечах – и я снова слышала запах «Кензо» и хриплые, со всхлипом, стоны.

За то, что ни разу не посмотрел в мою сторону.

Может быть, мне попробоваться на роль Клодины Фролло? Так хочется его убить!

Зато на творческий процесс моя тихая истерика оказала самое положительное влияние. Чтобы отвлечься, я писала. Прямо на репетиции. И дома – тоже писала, чтобы не вспоминать Бонни. Даже ночью, представив, как сейчас лягу в пустую холодную постель, закрою глаза… Нет! Не думать о Бонни. Не вспоминать о Бонни.

Уснула за ноутом. Проснулась с именем «Бонни» и почти ощутимым поцелуем на губах. Покрутила у виска отражению в ванной – бледному и красноглазому. Взялась за телефон, позвонить Филу… и нажала отбой раньше, чем прошел звонок.

Ладно. Еще один день. Должно же это наваждение когда-то пройти! А завтра – съемки буктрейлера, я пойду на киностудию, отвлекусь. Может, познакомлюсь с кем нормальным…