Любой ценой

– Эмили, – голос Алисон звучал мягким упрёком, – ни одна женщина не смогла бы пройти через всё пережитое вами, не осознав простого факта: то, что решение далось нелегко, не обязательно делает его верным. Я – врач. Я специализируюсь на генетических дефектах и их исправлении – слишком часто, даже в наше время, на поздней стадии. А мой муж – один из трёх лучших нейрохирургов Звёздного Королевства. Таких, которым достаются совсем аховые случаи. Если бы он был на гражданской службе, когда вы пострадали, то, вероятно, стал бы одним из ваших врачей. Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, сколько ужасов, сколько разрушенных жизней и изломанных тел приходилось видеть нам двоим? На двоих мы практикуем медицину уже более века, Эмили. Если и есть в Звёздном Королевстве пара людей, точно знающих через что прошли вы, ваша семья и все люди которым вы небезразличны, то это мы с ним.

Губы Эмили дрожали, пальцы единственной действующей руки сжалась в кулак. Она была потрясена – физически – внезапным осознанием того, что ей отчаянно хочется открыться Алисон. Потрясена открытием того, что ей необходимо было знать, что Алисон на самом деле понимает, что жестокие травмы разрушили гораздо больше, чем просто кости и сухожилия.

Но всё-таки… всё-таки что-то её удерживало. Собственная версия упрямства и гордости, присущих Хонор, потребность самой вести свою битву. Эмили Александер была женщиной выдающегося ума. У неё было полвека, проведенных в кресле жизнеобеспечения, чтобы понять насколько глупо было настаивать на том, чтобы противостоять всем своим демонам, всем вызовам стоящим перед ней, без сторонней помощи. Более того, ей и не приходилось оставаться без помощи. Возле неё был Хэмиш. За исключением краткого периода проявленной слабости, о котором он горько сожалел, Хэмиш всегда был возле неё и она всегда на него полагалась. Но это был другой случай. Она не могла сформулировать в чём состоит разница, но знала, что она есть.

– Эмили, – вновь сказала Алисон. Тихо, поскольку между ними сгустилось молчание. – ваш случай не настолько уникален, как вы должно быть думаете. О, травмы, которые вы пережили, скорее всего уникальны. По крайней мере я не припоминаю другого случая в моей практике или практике Альфреда чтобы кто-то выжил после таких же повреждений, как у вас. Но другие люди получали столь же тяжкие травмы, как и ваши, разными способами. Естественно, у меня не было доступа к вашей истории болезни. И я никогда не пыталась вытянуть подобную информацию из Хонор – хотя она бы всё равно ничего не рассказала, даже если бы я и попыталась. Но я должна вас спросить. Подобно Хонор, вы не регенерируете. Не в этом ли причина? Вы боитесь, что ваш ребенок унаследует эту неспособность?

– Я… – голос Эмили сорвался, она остановилась и откашлялась.

– Это… отчасти так, – наконец вымолвила она, отстранённо удивляясь, что смогла признать перед Алисон даже это. – Полагаю, я всегда сознавала, что это не вполне… разумно. Как вы говорите, – губы её искривила горькая усмешка, – тот факт, что у кого-то есть причина принять решение, не означает обязательно, что причина стоящая.

– Вы когда-нибудь обсуждали этот вопрос с хорошим генетиком? – в мягком голосе Алисон не было и тени осуждения.

– Нет. – Эмили посмотрела вдаль. – Нет, не по-настоящему. Я консультировалась с несколькими. Но надо честно признать, что делала это проформы ради. Для себя, возможно для Хэмиша. Не знаю. – она вновь взглянула на Алисон, её зелёные глаза были полны слез. – Я говорила с ними. Они говорили со мной. И продолжали заверять меня, убеждать меня, что такого не случится. И даже если я каким-то образом передам ребёнку это «проклятие», то абсурдно рассчитывать на то, что мой ребенок пострадает подобным образом. Но всё это было не важно. Ни единое слово. – она уставилась прямо в глаза Алисон и заставила себя признаться в том, в чём она до сих пор не признавалась даже сама себе. – Я была слишком напугана, чтобы мыслить разумно.

Она чуть было не сказала Алисон почему. Чуть было не сказала, что подслушала слова своей матери. Чуть было не призналась, насколько глубоко это её ранило, как бы ни отрицал её разум опаляющую боль. Но не смогла. Даже теперь она не могла выставить на обозрение этот ужасный шрам. Не сейчас.

– Если это единственный случай вашей «иррациональной» реакции после всего случившегося, то вы что-то вроде супервумен, – сухо сказала Алисон. – Бог ты мой! Ваша жизнь была уничтожена. Вы не сдались и построили новую, чрезвычайно плодотворную. Вы заслужили право не быть сильной каждую секунду и по любому случаю. И право признавать, что вам больно и что есть то, что вас пугает. Вам стоит однажды сесть рядом с Хонор и позволить ей рассказать вам о том, что она носила в себе слишком долго. О том, чем она не поделилась даже со мной. От этого на ней остались шрамы – уверена, некоторые из них вы видели. Однако она первой заявит, что все случившееся с ней – пустяки по сравнению с произошедшим с вами.