Любой ценой

– Конечно, малыш, – как можно оптимистичнее поддержал дочь сенсея Ярослав. – Конечно, он вернется. К гадалке не ходи…

Следующим утром улыбчивая, непривычно молчаливая и, как показалось Охотнику, самую чуточку смущенная событиями минувшей ночи Светлана сразу после завтрака убежала на работу, в Морозово, в библиотеку накануне привезли из города целую партию новых книг, и их нужно было надлежащим образом оформить, пронумеровать, занести в инвентарный журнал. Таково было распоряжение председателя колхоза. О том, что у человека на неделе должен быть хотя бы один выходной день, Васюк-старший предпочел не вспоминать. А мягкая по природе Света не нашла в себе смелости напомнить отцу ее незадачливого ухажера об этой «мелочи»…

Оставшись дома один, Ярослав первым делом провел тщательную инвентаризацию сарая, где находился их личный с профессором спортивный уголок и гараж. Мотоцикла, как и следовало ожидать, след давно простыл. Может, украли за время долгого отсутствия хозяина – замки отсутствовали напрочь, – но скорее всего всегда отличавшийся практичностью Сомов сам передоверил своего железного коня другому хозяину, еще в сорок первом, перед отправкой на фронт. Что же касается заботливо оборудованного домашнего спортзала сенсея, то он пребывал в почти первозданном виде, не считая отсутствия и без того бесполезной без электричества лампочки под потолком, нескольких пулевых отверстий в тяжелой кожаной «груше», скопившегося на дощатом полу и снарядах слоя пыли и покрытого налетом ржавчины, давно не знавшего тепла мозолистых человеческих ладоней «железа» – турника, гирь, штанги с дисками и дюжины гантелей. Уцелело даже зеркало на стене, правда, лишившееся части амальгамы. А в заполненном всяким хламом гараже очень кстати нашелся большой кусок наждачной бумаги, бутыль с растворителем и жестяная банка с загустевшей, но еще вполне пригодной для употребления синей краской. Так что, по первым прикидкам Ярослава, на уборку, зачистку снарядов наждачкой, покраску и окончательное приведение спортуголка в надлежащий вид требовалось от силы дня четыре. Первый – на уборку зала, на его минимальный ремонт и шлифовку «железа», второй – на приведение в порядок «груши» и покраску снарядов, третий – на просушку и четвертый – на проветривание. Но не успел Ярослав провести в уме эти нехитрые расчеты, как его заметно поднявшееся настроение тут же несколько упало. Охотник вспомнил о безусловном требовании своего теперешнего начальника, старика Голосова, как можно скорее переехать из деревни на постоянное местожительство в Ленинград. Однако, как он тут же прикинул, это совсем не мешало ему в свободные от пребывания в Ижоре дни приезжать сюда, в Метелицу, и тренироваться в гордом одиночестве. А раз так – значит, в приведении зала в порядок есть прямой смысл. Да и самому Сомову, когда он соизволит наконец-то вернуться домой, будет приятно увидеть, что его зальчик находится в полной боевой готовности…

О том, что сенсей погиб, Ярослав предпочитал не думать. Так было легче. Да и странное письмо без обратного адреса, полученное Светланой уже после прихода похоронки, оставляло надежду на лучшее. Охотник все больше склонялся к мысли, что, возможно, сумевший дать о себе короткую весточку Сомов был ошибочно обвинен в каком-то преступлении, осужден трибуналом, прошел через штрафной батальон и сейчас, после окончания войны, отбывает срок в лагере, без права переписки. В этом случае ждать его возвращения домой придется, возможно, еще не один год. Но все же это лучше, чем погибнуть, пропасть без вести и не вернуться уже никогда…

Однако не только спортивное оборудование интересовало Ярослава. Он отлично помнил, что в дальнем от двери левом углу сарая, под резиновым ковриком, возле скамейки со штангой, под настилом из досок находится подвал-тайник. Куда более просторный и вместительный, чем та крохотная щель с заглушкой, случайно обнаруженная Светой вместе с дневниками в стойке книжного стеллажа. Всегда готовый к любого рода неожиданностям и, видимо, в память о своей более чем бурной дальневосточной молодости профессор хранил там оружие. И вряд ли избавился от него, уходя на фронт…

Закрыв дверь сарая изнутри на крючок и для верности подперев ее грифом от штанги, Ярослав убрал с пола широкий резиновый лист, подцепив обломком ножовочного полотна, приподнял сколоченные вместе, тщательно подогнанные доски и открыл металлическую крышку люка. Из темноты в лицо ему пахнуло сыростью и затхлостью давно не имеющего доступа свежего воздуха тесного помещения. Охотник зажег фитиль керосиновой лампы, сделал пламя максимально ярким и аккуратно спустился вниз по крутым ступенькам деревянной лестницы. С почти не гнущимся коленом сделать это было не так легко и просто, как раньше, но, в общем, не слишком и трудно. Свыкся. Приспособился…