ЛюБоль

Деньги. Я загребал их лопатой в полном смысле этого слова. Я и мои люди грабили каждое селение, в которое попадали. Уничтожали тех, кто были причастны к смерти целого табора и получили за это свой куш. Как мелочна человеческая душонка. Истинная вера воспета только в пафосной пропаганде, на самом деле человек готов предать кого и что угодно за кусок хлеба, за жизнь своих близких. И они предавали ради тех благ, что я не только обещал, но и давал с лихвой.

Миром правит похоть, власть и деньги. Всё. На этом жирная точка. И тот, кто думает иначе, может однажды найти себя на обочине жизни в вонючей яме. Время всё расставит по местам, а если подсобить ему увесистыми мешками драгметалла, то эти самые места будут там, где угодно мне и когда угодно мне.

Время прогнется подо мной, как портовая шлюха, оттопырив тощий зад, и я буду иметь его раком до тех самых пор, пока не придет мой час. Долгие месяцы, когда я не мог говорить и мочился под себя, как старик или младенец, научили меня терпеливо и выносливо ждать.

А потом судьба все же повернулась ко мне лицом, извечно скрытым от меня под фальшивой личиной, чтобы оскалиться в победном хохоте. Я слышу ее надтреснутый, истерический смех и понимаю, что мы смеемся вместе. Мой голос разносится по пустому дому и звенит под потолком, как колокольный звон по усопшему. Она и я победили. Какой ценой? Какая к черту разница? Победителей не судят – их награждают медалями. Из красного, мать его, золота.

«Ожидайте дня через три, идут лесом. Их ведет наш человек – Савелий. С бандой договорились они загонят их в самую чащу и потрепают. Шанса, что они свернут, нет. Наша часть сделки выполнена.

Ваш вечный должник».

Я встал с кресла и, прихрамывая, прошел к камину. Старые шрамы ныли от пронизывающего холода. Наклонился и помешал угли, искры огня взметнулись к потолку. Красно-оранжевые…яркие, как её волосы. Сколько раз я мысленно касался кончиками пальцев ее волос, гладил, перебирал, а потом впивался в них пятерней и выдирал до мяса. Те самые волосы, на которых помешался с первого взгляда…

Но в этом проклятом Аду я больше не буду гореть один, я стану зрителем и буду наблюдать за их агонией. Ничего не делает человека более уязвимым, чем зависимость от другого человека. А она будет зависеть от меня. Каждый её вздох, каждый шаг и телодвижение будут зависеть от того, за какую ниточку я дерну, а может, и обрублю все нити, обездвижу, обескровлю и оставлю подыхать на мерзлой земле, где даже горстка снега теперь принадлежит мне.

Я запрещал себе думать о прошлом. Запрещал возвращаться туда, где был счастливым, но таким жалким и слабым, где все еще умел смеяться и плакать. Был человеком. Любил и верил, что меня тоже любят. Она. Девочка с красными волосами.

Вспоминал, как еще долго приходил на наше место, чтобы увидеть её хотя бы издалека. Но ни разу больше она не ждала меня. Наверное, я и сам не понимал, чего хотел от неё тогда. Ведь она клялась мне в любви. Дьявол меня раздери, как она клялась своими бирюзовыми глазами, стонами и криками, бусинками пота на шёлковой коже и твердыми красными сосками, искусанными мной в порыве страсти. Клялась слезами и робкими ласками. Клялась, стоя на коленях и протягивая ко мне тонкие руки, умоляя, чтобы взял её. Я готов был поверить – меня примут любым. Потому что так должно быть, если любила…Нет! Будь она трижды проклята! Но нет! Не ждала и никогда не любила! Крутила мной, как марионеткой, усыпила бдительность. Дергала за веревочки и манипулировала так изощренно, как не смог бы ни один кукловод. Кукловод с лицом ангела, способного совратить самого дьявола.

Глава 8.2

Мы двигаемся в путь, как только вернется Ренат, – крикнул своим людям, – будьте готовы, мы идем прямо на снежную бурю. Закройте лица, хлебните самогона. Будет пиздец как холодно.

– Дочь самого Лебединского не может вот так…с тобой, цыган. Ничтожество ты не можешь к ней…, – отец Михаил сорвался на крик, стараясь привлечь внимание Ману.

– Не смеет к ней прикасаться? – перебил его цыган и криво усмехнулся, – На ней из одежды только мой плащ. Бандиты унесли все вещи и чемодан до того, как я там появился. Может, вы сами понесете ее на руках, а, святой отец? Ее голое тело такое горячее под моим плащом. Вам, несомненно, станет жарко.

Цыган сделал несколько шагов в сторону священника и тот отшатнулся назад, осенив себя крестным знамением несколько раз.

– Ну же. На вас перчатки, и вы сам служитель господа. Боитесь искушения?

Цыган оскорбительно расхохотался.

– А, может, гнева вашего Бога?

– Вы будете гореть в Преисподней!

– Я и там побывал – есть места пострашнее пекла, Святой Отец, и они намного ближе, чем вы думаете. Наааамнооого блиииже, – закончил мрачным шепотом, вселяя в отца Михаила праведный ужас, – они в нас самих.

Вернулись остальные люди проклятого головореза в маске и несколько людей сопровождавших отряд священника.

– Твою мать, ну и месиво там! Выживших нет! Они просто вспороли им животы!