ЛюБоль

Он не договорил. Глаза в прорезях маски потемнели и лихорадочно сверкали, то обжигая, то заставляя трястись от отвращения, презрения и понимания, что я в полной его власти и что этот маньяк может сделать со мной что угодно. Хватка на лице ослабла, и теперь он гладил мои скулы костяшками пальцев, затянутыми в перчатку, но даже сквозь материю я чувствовала, какие горячие у него руки.

Он что-то бормотал на своем языке, как в каком-то трансе, скользя взглядом по моему лицу, и в этот момент я все отчетливей понимала, насколько он пьян, а от того боялась его еще сильнее.

Ману смотрел на мои губы и водил по ним большим пальцем, интонация голоса изменилась, он стал тише и вибрировал странной тональностью. Словно успокаивая то ли себя, то ли меня.

От тела цыгана исходил жар, казалось, он пылал в лихорадке. Прикосновения кожаных перчаток к губам заставляли вздрагивать. Я не привыкла, чтоб меня трогали. Долгие годы это делала лишь я сама и Мира. Но не так, как он.

– Какие нежные губы. Сочные. Сладкие. Так хочется их целовать. Тебя когда-нибудь целовали? Отвечай честно.

Острие ножа сильнее впилось в тело, заставив напрячься снова.

– Да!

– Сколько их было?

– Поцелуев? – я боялась вздохнуть, кинжал мог в любую секунду дрогнуть в его руке.

– Нет…мужчин, которые тебя целовали?

– Вы пришли, чтобы спросить меня об этом после того, как убили десять моих человек и …

– Отвечай! – рявкнул так неожиданно, что я всё же дернулась, но он успел отвести кинжал и снова приставил к моему телу, – Или я прямо сейчас прикажу убить последних семерых и вместе с ними твою любимую собачку Миру.

– Один.

Ману склонял голову все ниже к моей голове, и теперь я не видела его лица под маской, потому что он уперся лбом в стену над моим плечом, а палец продолжал гладить мои губы.

– Давно? – голос прозвучал очень глухо, а я постоянно думала о том, что если он дернется, то пригвоздит меня этим кинжалом к стене, как бабочку.

– Да. Десять лет назад.

Теперь кожаная маска скользила по моей щеке, а он буквально впечатал меня в стену своим телом. И я дожала от страха и напряжения, чувствуя его лихорадку и какое-то больное любопытство. Непонятное мне. Впрочем, я не понимала ничего из того, что он делал.

– Как его звали?

– О, Боже! Какая разница! Зачем вам это?

– Отвечай!

– Я не знаю. Он не говорил мне своего имени.

Я почувствовала, как Ману копошится внизу, резко опустила голову и меня затошнило, когда я увидела, как его длинные пальцы дергают ремень на штанах, где так явно выпирала длинная эрекция. Развращённый порочный ублюдок возбуждался от моих слов. Задохнулась от ужаса, на мгновение теряя здравомыслие, тяжело дыша, на грани истерики. Он же не может меня взять? Только паника заставляла дрожать и задыхаться.

– В глаза мне смотри.

Теперь кинжал упирался мне в подбородок. Я судорожно сглотнула и посмотрела ему в глаза.

– Как ты его называла, Оля?

– Я не помню.

Какие странные у него глаза: черные пречерные как бездна. Моментами они становятся светлее нежно шоколадного цвета и даже янтарного.

– Вспоминай, – удерживает взгляд, и я чувствую, что он продолжает что-то делать рукой, – ты же как-то его называла, если он целовал тебя. Просто отвечай на вопросы, и с тобой сегодня ничего не случится. Обещаю. Вспомнила?

Глаза снова потемнели, и острие кинжала, заставило меня запрокинуть голову, упираясь чуть ниже подбородка.

– Да. Я называла его …мой Хищник.

– Повтори,– глаза на тон светлее, а в них молнии гуляют, одна страшнее другой, с металлическими всполохами. Переплетаются друг с другом, светятся в полумраке. Жуткие глаза и в то же время гипнотически красивые. Как у хищника. Как у волка.

– Мой Хищник…

Кинжал пополз по моей шее ниже, царапая кожу, но не раня. Его рука внизу начала двигаться, и взгляд подернулся пьяной дымкой. Лезвие поддело пуговки на кофте, и я всхлипнула.

– Скажи еще раз, как ты его называла.

– Мой…Хищник.

Кинжал срезал еще одну пуговицу, вспорол материю, и кофта соскользнула с моих плеч, обнажая грудь. Сзади ледяной холод, а от цыгана огнём даже воздух полыхает. Я все еще смотрю ему в глаза, завороженная адскими молниями, а они вертятся там в зрачках, беснуются, цепляясь друг за друга.

– Он тебя трогал? – хрипло, надрывно.

– Да.

– Вот здесь?

Лезвие скользило по обнаженной груди, словно рисуя окружность, и соски сжались в твердые бусины от прикосновения. Ко мне пять лет никто не прикасался, и вместе с отвращением внутри происходило что-то странное. Напряжение, оно вибрировало на кончиках груди и где-то внизу живота. Я не знала, на что это похоже, но в тот же момент мое собственное тело начинало нагреваться и даже пылать.

Его рука задвигалась быстрее, с шуршанием материи и звуком трения, когда он отпустил мой взгляд и посмотрел на грудь, тяжело дыша, приоткрыв рот. В прорези маски видны только губы. Они подрагивают, и его дыхание такое горячее, оно обвевает мое лицо. И я уже понимаю, что именно происходит. Что он сейчас делает. Будь он проклят за это унижение!

Провел лезвием по соску, заставляя взвиться и сцепить челюсти.

– Здесь?

– Да.

– Тебе нравилось?

– Да.

– Очень?

– Да!