ЛюБоль

– Всем оставаться в зале. После венчания по закону нашего табора ей поставят метку принадлежности мне! Для меня от твоего выбора ничего не изменилось. Для тебя перевернулась вселенная.

– Ты уже сжег ее дотла. Лучше сдохнуть под пытками, чем носить твое имя.

– Вначале будешь носить! А потом может быть сдохнешь. Сдохнешь. Когда я решу, что ты мне надоела.

– А, может быть, сдохнешь ты, когда мой отец придет сюда, чтобы…

Он не дал мне договорить… замахнулся, и от удара по лицу я пошатнулась, из разбитой губы закапала кровь, потекла по подбородку.

– Твои крики, Оооля, станут музыкой для этой залы, где их ждали намного сильнее, чем венчальные мелодии. Ты угодила моему народу больше, чем можешь себе представить.

– Но я не угодила ТЕБЕ! Я вижу ярость в твоих зрачках. Глухую ярость и ненависть. Это дорогого стоит! И нет! Я не закричу. Даже не надейся, проклятый цыган. Такого удовольствия я тебе не доставлю.

Ману склонился ко мне, приподнимая за волосы.

– Доставишь. Намного быстрее, чем думаешь. Ты доставишь мне столько удовольствия, сколько я захочу. И как я захочу! Заканчивай венчание, Савелий! Свидетели, займите свои места!

Глава 16.2

Коридоры казались бесконечными. Несколько пустующих комнат. Я не заводил себе постоянных любовниц. Мне хватало шлюх. Мне не была нужна долгоиграющая игрушка с определенными правами. Бесправные мне нравились куда больше. И хотя каждая из моих подстилок мечтала получить официальный статус, я не торопился кого-то приручать. Мне хватало моих псов и лошадей. Только с ней все было иначе.

Когда распахнул ногой дверь в ее спальню, старая цыганка зашипела и метнулась к стене, выронив склянки с вонючими бальзамами. Они покатились по полу, разрывая тишину и отдавая набатом у меня в висках. Терпение лопалось, как струны на гитаре, больно лопалось, с отдачей.

– Пошла вон.

Старая ведьма склонила голову и попятилась к двери, а я уже не смотрел на нее, я видел только девчонку, которая вскочила с постели и теперь стояла посредине комнаты в тонкой длинной ночной рубашке на голое тело, и запах этого тела остро пробивался сквозь ароматы мазей цыганки…запах тела, от которого в голове помутнело, а перед глазами пошли разноцветные круги, окрашивая добычу в самые яркие краски, усиливая восприятие и заставляя сдержаться от рыка, когда увидел, насколько просвечивает через материю её тело, стройные ноги и темные соски под белой тканью. Сама невинность во плоти. Когда я выйду, отсюда ты уже не будешь прежней, Ольга… и надеюсь, что и я тоже.

Дверь со скрипом затворилась, и мы остались одни. Она с ужасом смотрела на меня, понимая, что в этот раз я больше не скажу ей, чтоб не боялась или что ничего не случится. Случится. Она видит это в моих глазах, а я не намерен скрывать, что хочу ее.

– Убирайся, – прошипела девушка, а я сделал шаг к ней, глядя, как расширяются от страха бирюзовые глаза, как учащается дыхание и взрывается в воздухе адреналин.

– Ты теперь моя жена. На тебе клеймо нашего табора. Ты принадлежишь мне!

– Для меня это клеймо ничего не значит. Плевать я на него хотела, – вздернула подбородок, но ещё один шаг назад сделала. Лихорадочно оглядывается. Думает, как избежать того, что я намерен с ней сделать и понимает, что никак.

– Сними с себя эту тряпку. Я хочу видеть твое тело.

– Нет!

Сжала рубаху на груди двумя руками. Близка к истерике и отчаянию. Я мог бы разодрать на ней одежду и грязно оттрахать прямо на полу, ломая сопротивление, но я пока не хотел ее боли. Хотя, все может измениться в считанные секунды.

– Савелий!

Оглушительно громко, так что задрожали стекла. Услышал бы не только мой друг, но и охрана. Она вздрогнула, когда дверь приоткрылась.

– Отдай как ее там зовут – Мира? Отдай ее моим ротвейлерам. Живьем. Сейчас. Можете ее оттрахать перед этим. Так, чтоб мы все тут слышали, как она орет.

Глаза девушки расширились, и она стиснула челюсти.

– Да, сейчас найду ее.

– Не надо! – голос девушки дрогнул, а я усмехнулся уголком рта, зная, что Савелий ждет моих указаний. Моего окончательного слова.

– Выведи ее на улицу, раздень наголо и пусть ждет своей участи, пока я не отдам очередной приказ. Свободен.

Дверь снова закрылась, и на этот раз я повернул в замке ключ и сунул его в карман. Обернулся к жене и отчеканил каждый слог:

– Снимай! Я жду!

Она сдернула ночнушку через голову, тут же прикрыла грудь руками и скрестила ноги, тяжело дыша, смотрела на меня, сжимая шелковую материю дрожащими пальцами.

– Ублюдок, – прошипела очень тихо, но достаточно громко, чтобы я услышал.

– За каждое твое НЕТ ее будут бить камнямии. Как тебе такая цена? Одна жизнь измеряется в «нет» Ольги Алмазовой.

Я обошел вокруг нее, чувствуя, как раздирает пах от желания швырнуть ее на пол на четвереньки и войти тут же. Глубоко и мощно. Встал сзади, глядя на узкую спину, тонкую талию и крутые бедра.