ЛюБоль

– Прощай, мой хороший, мой самый любимый. Я буду помнить о тебе до самого последнего вздоха. Ты скоро встретишься с мамой. Я развею твой прах над Огнево. Здесь отец развеял прах нашей мамы. Она ждет тебя там… а ты жди меня.

Я выходила из подвала в сопровождении Миры. Здесь в пристройке находились люди. Несколько десятков цыган, зараженных Лепрой, болезнью Хенсена. Если кто-то думает, что она исчезла еще со времен средневековья сильно ошибается. К сожалению болезнь иногда вспыхивает как в Европе и Индонезии так и у в наших странах, особенно где царит антисанитария, бедность. Но цыгане считают, что их заразили намеренно…привезли инфекцию и распространили в нескольких таборах, зная о том, что средств на лечение не будет, как и возможности остановить эту дрянь. Они во всем обвиняли моего отца. Я бы никогда не поверила, что он мог так поступить с этими несчастными.

За подвалами ближе к лесу возвели лепрозорий в здании старой церкви. Когда я выходила из морга, то шла очень медленно, оглядываясь на несчастных обреченных в длинных робах, с лицами закрытыми капюшонами от людских глаз. Они протягивали руку за милостыней, и я видела на них страшные язвы, струпьями свисавшую кожу. Нет, я не содрогалась от брезгливости, скорее, от жалости, что они умирают мучительной смертью, презираемые всеми.

Я смотрела на раскрытые дрожащие ладони, ждущие подаяния, но у меня ничего не было. Ничего из того, что я могла бы им дать, и я шептала им, что на все воля Господа и они должны верить в лучшее. Должны бороться с болезнью силой духа, а я помолюсь за них. Ведь я такая же прокаженная, такая же презираемая всеми. Я понимала, что дарила им надежду, которой у них раньше не было никогда. Артема кремируют в этом месте вечной скорби, и я свято верила в то, что это лучшее погребение. Прокаженные цыгане искренне отмолят его прах и не станут проклинать.

* * *

Я ждала на крыше здания, у самых зубьев, а позади стоили три охранника, как каменные изваяния. Можно подумать, они успели бы подхватить меня, если бы я ступила ногой в пропасть. Но я не собиралась этого делать…Моя сказка еще не окончена. Она тоже будет страшной, но принцесса не будет идиоткой, а отомстит за себя, прежде чем уйти на небеса. Я смотрела вниз, на крематорий, из которого валил дым и, стиснув челюсти, глотала слёзы, мысленно прощаясь с Артемом и чувствуя какое-то удовлетворение от того, что все же смогла добиться для него сожжения.

А молитвы я вознесу о нем и сама. Те самые, которые мы с ним вместе придумали. Ведь если там, на небесах, есть кто-то Всемогущий, он услышит нас на любом языке и любыми словами. Для него необязательно учить Библию. Он один для всех и славян и для цыган, просто люди не знают об этом.

Урну с прахом принес Савелий. Верный пес Ману, который грозился отрубить мне руки. Он стоял позади меня, пока я открывала крышку холодными пальцами, а потом развевала по воздуху пепел, закрыв глаза и оставляя прах на ладони, чтобы он сам летел навстречу надвигающейся снежной буре. Когда последнюю крупинку сдул ветер, я швырнула урну вниз в ров и, развернувшись на пятках, прошла мимо Савелия к Мире, которая ждала меня у выхода на лестницу. Одно из своих обещаний я выполнила. Настал черед второго обещания. Но до этого еще есть время…

* * *

Мира укладывала мои волосы, а я смотрела на свое отражение в зеркале. Ярость утихла. Её сменили апатия и дикая усталость, а также решимость. Мне казалось, я вся превратилась в камень, готовый выдержать любые удары…но только после того, как разобьет собой самоуверенность и надежды цыгана. Будь он трижды проклят!

– Моя любимая Олечка, это не самое страшное, что могло произойти. Это лучшее из того, что случилось с пленницей цыганского барона. Я даже не надеялась на такое счастье для вас!

Ее голос врывался сквозь мрачные мысли, а пальцы раздражали прикосновениями к волосам. Счастье? О чем она говорит? Подо мной земля полыхает и воняет кровью моих людей. Счастья нет в этом мире. Его придумали идиоты и клоуны. Одни – потому что не имеют разума, а другие – потому что дарят фальшивую иллюзию радости идиотам.

– Это самое позорное, что могло с ней произойти, – отчеканила я, глядя, как Мира заплетает мои косы короной вокруг головы и выпускает пряди мне на голые плечи. Красные многочисленные юбки, красная блуза, красная вуаль и фата. Кровавая свадьба. По обычаям этого табора невеста выходит замуж в красном. Это символ ее девственности и кровных уз с семьей мужа.

– Вы избежали ужасной участи. Избежали насилия, смерти, пыток. Разве не стоит поблагодарить за это Бога?

– Думаешь я избегу насилия? Он придет ночью предъявить свои права на меня. Эта участь ничем не лучше, чем быть изнасилованной любым из его плебеев.

Меня передернуло от одной мысли о том, что руки цыгана снова будут прикасаться к моему телу.

– Не лучше…но и не хуже. Вы не знаете, что такое насилие, Оля. И я молю Бога, чтобы никогда не узнали. Цыгане не будут издеваться так, как это делают славяне…