Любовь

Карл Уве, вдруг ты еще не сел в поезд. Позвони мне, как только окажешься в Осло или Стокгольме! Не трать деньги на отель и не бойся нас стеснить. Я эгоист: у тебя чистый норвежский язык. Словарный запас скудеет. Упсала, кстати, 1477 года. В Стокгольме набирай просто 7089693.

Гейр

Так ты не любишь телефон? Тогда встречаемся на Центральном вокзале (там, куда приходит твой поезд) в семнадцать часов. Посреди зала у круглой решетки (называемой в народе голубятником). Я тебя там встречу. Но звони, если что-нибудь не срастется! (Твоя нелюбовь к телефонии должна иметь свои пределы.)

Гейр

Вот такая переписка. Я не сомневался в искренности его приглашения пожить у них, но оно мне все равно претило. Встреча за чашкой кофе больше соответствовала бы обстоятельствам. С другой стороны, я ничего не теряю. И родом он всего лишь с Хисёйи.

Я закрыл почту и, прежде чем встать и взять рюкзак, бросил взгляд на столик трех отроковиц. Та, которая держала речь, говорила с обиженным надрывом и давила, поэтому отвечали ей так же. Если бы они молчали, я дал бы им лет девятнадцать. Но теперь видел, что им по пятнадцать.

Сидевшая ближе ко мне повернула голову и снова встретилась со мной взглядом. Не открытым, не что-то мне передающим, исключительно чтобы удостовериться, что я на нее смотрю. Тем не менее что-то он открыл. Сверкнула молния как будто радости. И пока я шел к кассе расплатиться, грянул гром осознания. Мне тридцать три года. Я взрослый мужик. Почему я продолжаю думать так, как будто мне двадцать? Когда уже я вырасту из юношей? У моего отца в тридцать три года был один сын тринадцати лет и второй девяти, был дом, машина, работа; рассматривая его фотографии того времени, видишь мужчину, и он и вел себя как мужчина, — напомнил я себе, встал у кассы и положил горячую ладонь на холодную мраморную плиту. Официантка поднялась со стула и пришла получить с меня деньги.

— Сколько я вам должен? — спросил я.

— Ursäkta?[33] — переспросила она по-шведски.

Я вздохнул.

— Сколько стоит?

Она взглянула на экран перед собой.

— Десять.

Я протянул ей мятую двадцатку.

— Не надо сдачи, — сказал я и, опередив очередное ursäkta, заполонившее эту страну, пошел прочь. Часы в главном зале показывали без шести минут пять. Я встал на прежнее место и рассматривал тех, кто у решетки кого-то ждал или просто тусил. Поскольку ни один из них не подходил под мои скудные сведения о Гейре, я рассматривал публику в зале. От киоска на противоположной стороне шел низкого роста мужчина с большой головой и таким странным выражением лица, что я проводил его взглядом. Ему было порядка пятидесяти, золотистые волосы, широкое лицо, большой нос, чуть кривой рот и маленькие глазки. Вылитый гном. Но одет в костюм и пальто, в руке держал элегантный кожаный портфель, под мышкой — газету, и, наверно, как раз эта иная сущность, пробивавшаяся сквозь городское обличье, заставила меня провожать его глазами, пока он не нырнул вниз на перрон пригородных электричек. Вдруг я увидел, до чего все старое. Спины, руки, ноги, головы, уши, волосы, ногти: все, из чего состояли тела сновавших по вокзальному залу людей, было старым. Гул голосов, расходившийся от них, стар. Даже радость была стара, даже стремления и ожидания от будущего, все старо. Хотя для нас все ново, для нас оно принадлежит нашему времени, принадлежит очереди на такси перед вокзалом, кофемашинам на стойках кофеен, и рядам журналов на полках в киосках, мобильникам и айфонам, одежде из гортекса и ноутбукам, которые внутри сумок движутся по вокзалу в поезда, и скоростным поездам и автоматическим дверям, билетным автоматам и электронным табло, на которых высвечиваются станции назначения.

Старому нет здесь места.

Тем не менее оно наполняет все.

Ну и чудовищная мысль.

Я сунул руку в карман проверить, на месте ли ключи от камеры хранения. На месте. Похлопал себя по груди — тут ли кредитки? Тут.

В хороводе лиц вдруг мелькнуло знакомое. Сердце забилось быстрее. Это был не Гейр, другой, еще более дальний знакомый. Приятель друзей? Или мы в одной школе учились? Я улыбнулся, когда вспомнил: это же мужчина из «Бургер Кинга». Он встал перед табло отправления поездов. Большим и указательным пальцами руки, в которой он нес дипломат, мужчина стискивал билет на поезд. Чтобы сравнить номер поезда на билете с номером на табло, он поднял чемодан к глазам.