— «Кесарь и Галилеянин», чтобы закрыть вчерашнюю тему, в сущности, такое же неудачное произведение, как «Заратустра». Но в том и цель, и этого я не сказал вчера, что понять их замысел можно только через его неудачность. Это важно.
Он посмотрел на меня, как будто ожидая ответа. Я пару раз кивнул и сделал еще глоток кофе.
— Что до твоего романа, меня потрясла не сама история про ту девочку. А факт, что ты настолько обнажаешься. Это требует мужества.
— От меня нет, — ответил я. — Мне на себя насрать.
— Так да, это же как раз и проявляется! Как думаешь, многим оно видно?
Я пожал плечами, мне хотелось только лечь обратно и спать дальше, но Гейр сидел в ногах дивана и чуть не подпрыгивал.
— А как насчет экскурсии по городу? Я могу тебя поводить. Стокгольм бездушный, но фантастически красивый. Этого у него не отнять.
— Неплохая мысль, — сказал я. — Но, может, не прямо сейчас? Который час, кстати?
— Восемь десять, — сказал он и встал. — Накинь на себя что-нибудь и приходи завтракать. Кристина жарит яичницу с беконом.
Мне вообще не хотелось вылезать из постели. Я с трудом себя заставил, но о том, чтобы выйти из квартиры, не могло быть и речи. Максимум, на что я был готов, — просидеть на диване остаток дня. После завтрака я попробовал забросить удочку на сей предмет, но воля и энергия Гейра оказались из разряда несгибаемых.
— Тебе полезно немного походить, — сказал он. — Ты в плохом виде, сидеть на месте для тебя смерти подобно, сам понимаешь. Вставай, вставай! Идем!
По дороге к метро он бодро шагал широким шагом, я плелся позади; вдруг он обернулся и растянул губы в ухмылке, очевидно задуманной как улыбка.
— Ты нашел в подсознании следы той истории на севере? — спросил он. — Или по-прежнему мрак и чернота?
— Я разобрался в той истории, — сказал я. — Не буду врать, к большому облегчению, потому что в какую-то секунду я подумал, что ты прав, а я все забыл. Но там ничего такого не было.
— Как звучит объяснение, позволь спросить?
— Ты смешал три разные истории в одну, или тогда давно, или когда читал мою книгу. У меня была на севере девушка, но мне было восемнадцать, а ей шестнадцать. Нет, подожди, ей было пятнадцать. Или все-таки шестнадцать. Не уверен. Но точно не тринадцать.
— Ты говорил, что влюбился в свою ученицу.
— Я не мог такого говорить.
— Говорил, Карл Уве! У меня память как у слона.
Мы остановились перед турникетом, я купил билет, и мы пошли по длинному коридору к перрону.
— Но в меня была влюблена одна в Бергене, и у тебя, наверно, все смешалось. Ты решил, что я влюблен.
— Наверно, так и было. Но говорил ты мне иначе.
— Слушай, кончай, а? Я приехал в Стокгольм, чтобы разобраться с проблемами. А не новыми загружаться. И какого черта?..
— Тогда ты приехал к правильному человеку. Больше ни слова, молчу.