Любовь

Всё, Серкидон, мы с вами закончили с горизонтальными путями любви, и теперь логично перейти к вертикалям. Тут мы ничего придумывать не будем. Всё уже написал русский философ Владимир Соловьёв: «Не было связи между совершенною полнотою богов идей и безнадёжною пустотою смертной жизни. Не было связи для разума. Но произошло нечто иррациональное. Явилась сила, средняя между богами и смертными, – не Бог и не человек, а некое могучее, демоническое существо. Имя ему – Эрот, а должность строить мост между небом и землёй и между ними и преисподнею… Без посредничества этого могучего демона нельзя обойтись ничему живущему; так или иначе оно прошло и пойдёт по его мосту. Вопрос лишь в том, как воспользуется человек этой помощью, какую долю небесных благ проведёт он чрез священную постройку в смертную жизнь».

По Соловьёву ее кудрявый шалун Эрот, а могучий демон. Возможно, похожий на лермонтовского духа изгнанья. И если принять эту мысль, то многое из написанного ранее становится яснее.

Читаем философа дальше: «И ад, и земля, и небо с особым участием следят за человеком в ту роковую пору, когда вселяется в него Эрос. Каждой стороне желательно для своего дела взять тот избыток сил, духовных и физических, который открывается тем временем в человеке. Без сомнения, это есть самый важный, срединный момент нашей жизни… никто не минует рокового вопроса: на что и чему отдать те могучие крылья, которые даёт нам Эрос? Это вопрос о главном качестве пути, о том, чей образ и чье подобие примет или оставит за собой человек».

Осмелюсь поспорить. Да, любовь окрыляет, но не всех одинаково. Могучие орлиные крылья достаются могучим душам. Иных любовь окрыляет до малой певчей птицы, что тоже неплохо. Плохо, когда человек получает крылья комара. Или – воробья. Или – летучей мыши. А могущественные злодеи получают крылья птеродактиля…

Вот ведь как, мы с вами развлекались, составляя горизонтальные цепочки, а Владимир Сергеевич провёл единым махом мощную вертикаль. И, хочется верить, не поставил крест на наших земных знаниях, а лишь приплюсовал к ним небесное и преисподнее.

Такие дела, Серкидон. Уверен, что после всего сказанного о любви, Вам будет сложно относиться к ней, как к приятной щекотке души (термин Павла Флоренского190).

В противном случае скоро Вам станет не до смеха.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-36-

Пpиветствую Вас, Сеpкидон!

Пойдёт у нас разговор о том, чем отличается мужская любовь от женской. Попытаемся разломить яблочко любви на две половинки – «М» и «Ж».

Помнилось мне, что где-то у Искандера читал я о различиях любви полов, стал пересматривать статьи и интервью Фазиля Абдуловича, но ничего не нашёл. Мысль о том, что отвоёванное днём, женщина потеряет ночью, хороша, но она относится уже к супружеству. Зато какая, уводящая нас от темы любви, но шикарная сентенция обнаружилась у кавказского мудреца: «Чтобы созрел великий национальный писатель, необходимо, чтобы он прошёл межнациональное перекрёстное опыление. Оказывается, предварительным условием углублённого национального самопознания является знание чужого, прививка чужого».

Видимо, пребывание в чужой культуре даёт возможность увидеть своё по-другому, по-новому. Шире и глубже! После прививки чужой культуры писателю не страшны никакие домашние поветрия и заморозки. Он становится исполином родного слова и национальной гордостью.

Известно, что Пушкина, нашего солнечного гения, ещё мальчиком щедро опылила французская литература. Настолько щедро, что Александр Сергеевич при всей своей гениальности не смог выйти из рамок французской прозы. Или – не захотел из них выходить. Первый психологический русский роман написал Лермонтов.

Тот Лермонтов, который сказал: «Нет, я не Байрон, я другой…», вспомним, как долго «русский» Байрон искал свои шотландские корни, как пристально всматривался Михаил Юрьевич в туманы Альбиона, силясь понять и себя, и «что ищет он в краю далёком». Английская литература повлияла на формирование нашего сумрачного гения.

Пушкин и Лермонтов – два великих национальных поэта, подобно Солнцу и Луне попеременно освещают душу русского человека, зароняют в неё светлые мысли и оплодотворяют идеями.

В первую половину жизни, когда осваивается земное, когда нужны ясные ответы на вопросы насущные, больше нужен Пушкин. Во вторую половину жизни, когда начинает влиять на нас небо, когда вызревает в душе человека мечта постоять под вселенскими ветрами, поплутать среди облаков вечности, обращаются к Лермонтову.

А спрашивать дитя, вскормленное русской культурой, кого ты больше любишь – Пушкина или Лермонтова, всё равно, что спрашивать малого ребёнка, кого он больше любит – папу или маму…

Хорошо, с первыми двумя русскими поэтами решено единогласно, а вот при определении третьего по рангу поэта начинается разноголосица. Пять-шесть славных имён точно назовут.