Любовь

— Есть? — пробормотал Юлий.

— Ну да! Ням-ням.

— Хочу, — сказал Юлий, раздумав обижаться.

Да он бы и не успел обидеться, даже если бы оказался настолько косен, что держался за старое; верно, это была последняя его попытка воспользоваться старым опытом для новых отношений. Юлий чувствовал, что знакомый до умопомрачения смех обманывает его дважды — обманывает обманчивым сходством с бывшим прежде обманом, но этому уж нельзя было обижаться, имея за душой хоть малую толику умения видеть смешным и самого себя.

— Сначала свадебный обед. Или ужин, — Золотинка важно задумалась, уставив руки в бока и оглядываясь. Она чуточку переигрывала, в чем сказывалась каким-то извилистым путем тайная неуверенность в себе и напряжение, которое она испытывала в присутствии Юлия. В сущности, они так мало были еще знакомы!

Немногим лучше держался и Юлий. Она играла, а он не находил ничего лучшего, как усвоить положение зрителя, снисходительно улыбаясь. Они дичились друг друга всякий раз, когда подъем чувств, напряжение страсти, которое уничтожало неловкость, слабело и являлась необходимость обыденных разговоров и поступков.

Золотинка рьяно взялась за дело, хватаясь и за то, и за это сразу, бросая одно, чтобы не упустить из виду другое и третье. Она не давала себе передышки и, казалось, не нуждалась в ней — все второпях, резко и порывисто, подскакивая, где нужно встать, кидаясь, где нужно повернуться, и пускаясь бегом на третьем шаге. Юлий лишь диву давался, присматриваясь к девушке. Ничего ему и не оставалось, как наблюдать, не находя себе занятия.

А Золотинке многое нужно было предусмотреть, о многом позаботиться, чтобы устроить на пустынном берегу сносный праздничный ужин. Поймать рыбу и тут же одним безжалостным движением брови ее распотрошить, в несколько мгновений вычистить и порушить зазевавшегося кальмара, выгнать на берег целое шествие крабов, поставить их в очередь в ожидании кипятка, нарезать морскую капусту, разложить ее на чисто вымытом камне — все это было, конечно, для Золотинки безделица, это все она устаивала мимоходом, в буквальном смысле слова не приложив руки. Но нужно было позаботиться в этой пустыне и о воде. То есть собрать среди ясного неба тучку и, не отдавая ее на волю ветрам, загнать с моря на берег, чтобы неукоснительно выдоить на крошечном пятачке триста шагов в поперечнике… Да! Нужно же было иметь к этому времени костер, где калились сами собой попрыгавшие в огонь булыжники. И позаботиться о посуде — движением бровей выточить несколько котлов. И тотчас, едва округлые ломти камня размером с бочку и с кастрюлю, вырезавшись в валунах с каким-то поросячьим визгом, в вихре каменной крошки, повыскакивали из своих гнезд и унеслись к морю, чтобы утопиться, — тотчас нужно было уже собирать сыпанувший при ярком солнце дождик, нужно было развесить в воздухе обозначенный только тарахтеньем капель покров и направить журчащие над головой ручьи в назначенные им емкости.

Дикий терн над обрывом при том же торопился ублажить волшебницу огромными, как кулак, сливами, земляника, малина и дикий лук надрывались породить противоестественные по величине, одуряющему запаху и сладости плоды, за каковыми потугами никакой сердобольный человек, вроде Юлия, не мог наблюдать без удивления. А посаженные на траве чайки, чирки, бакланы и случайно, по недоразумению оказавшийся в женском обществе орел, тужились и кряхтели, имея строгий урок по два яйца на сестру. Тем временем росли и плелись стены незатейливого опять же по спешке и недостатку времени балагана из тонких ветвей жимолости.

Все требовало присмотра и распорядительности, сметки, глазомера, нюха и хватки, расчета и вдохновения. Как ни торопилась Золотинка, как ни гоняла стадами и стаями лесные плоды, деревянные тарелки, ложки, цветы, зелень и просто бултыхающиеся в воздухе капли пресной воды размером с яблоко и с арбуз, понадобился добрый час, чтобы можно было усесться на сплетенные из живых ветвей стулья за уставленный яствами низкий каменный стол.

В просторном покое под зеленой крышей было сумрачно, но все равно жарко. В изнеможении, стряхнув со лба пот, Золотинка плюхнулась на гибко поддавшееся под ней сиденье и сказала:

— Всё!