Читаем Любовь полностью

— Мой самый любимый шар сгинул под чугунной решеткой перед школой, — откликается он. — Я проведывал его на каждой переменке, но достать не мог, а спросить у сторожа боялся. Чуть не умер. Это классе во втором было.

Она смотрит на него, он обводит глазами площадку. Со стороны тира доносятся вопли восторга, и стайка ребят, одетых круче некуда, принимается пихаться и обниматься, как футболисты после гола, наконец размочившего счет. Вибеке следит за ними с улыбкой, он тоже.

— Здесь холодно, — говорит он и затягивается.

— Да, — отзывается она, — холодно.

Ей хочется поговорить, но что сказать? Не то чтобы она предполагала, что у них много общих тем для беседы, но ей жалко его. Что у него за жизнь — мотаться по свету с парком аттракционов. Она прячет шарики обратно в карман и перекатывает их там. Она стучит ногами, греется. Мужчина делает последнюю глубокую затяжку и бросает сигарету на землю. Ногой втаптывает ее в снег.

— Пойду поработаю. — С этими словами он кивает в сторону «Летающей тарелки» на той стороне площади. — Ты здесь еще побудешь?

Склонив голову набок, он смотрит на нее очень серьезно. Но потом улыбается. Она отвечает:

— Может, и побуду.

Она смотрит, как он идет к дощатой будочке. Набралась кучка желающих, две девчонки пихаются, то и дело вытесняя друг дружку из очереди. Он заходит в заднюю дверь, теперь ей едва видно, как он наклоняется к низкому окошку, принимает деньги за билеты. Разобравшись с очередью, он, прежде чем запустить аттракцион, подается вперед и смотрит на нее. Машет и корчит рожу. Обезьянка в клетке. Ей видно, что он хохочет.

Даже чертова колеса нет, думает Вибеке. Аттракционов вообще мало. Может, это зимний вариант, сокращенный. Вертится карусель с мотоциклами и спортивными автомобилями кричащих расцветок. Пара малышей прокатилась по два кружка, но так желающих мало. Слишком уж карусель медленная, думает Вибеке. И опускает взгляд на свои ноги. Сапоги новехонькие. Холодно, нейлоновые колготы под брюками застыли и стянули бедра.

В повозке под самый потолок теснятся полки, на которых впритирку понатыканы плюшевые звери. На самом верху громоздятся огромных размеров медведи розового, зеленого и серого окраса. Стена за ними затянута чем-то наподобие подарочной бумаги. Женщина с ног до головы в белом стоит на импровизированном помосте, который тянется вдоль палатки; она стоит и озирает площадь. Наконец направляется к Вибеке. Спускается по короткой лесенке. Пока Вибеке размышляет, не следует ли ей отступить на шаг, женщина уже протягивает ей желтое пластмассовое ведерко. Она стоит в полуметре от Вибеке. Их разделяет только ведерко. Вибеке видит, что лицо белой женщины затерто пудрой, губы тоже. Она вытаскивает бумажный билетик и расплачивается. В билете три картинки. Точнее, читает она на обороте, изображения трех карт. Выигрышный билет тот, в котором все три карты одинаковые. Но некоторые другие комбинации тоже предполагают призы. Вибеке снимает варежку с правой руки и ногтем трет картинки. Ногти бордово-красные, блестящие, она забыла, что накрасила их. Без выигрыша. Вибеке швыряет билет в картонную коробку на углу повозки. В зазоры между палатками она видит, что поодаль стоят домики на колесах. Так вот где они живут. Ну и тоска. А еще дальше, за домиками, светят фары машины, идущей по главному шоссе в южном направлении, они подсвечивают небо за лесом. Она провожает огни взглядом.

— Еще? — произносит низкий голос у нее за спиной.

Вибеке оборачивается. Опять женщина в белом парике. Она протягивает ведерко с лотерейными билетами и слегка встряхивает его, перемешивая. Вибеке покупает еще один билет.

На круглой площади почти не осталось людей. Кое-кто скрылся в пятиугольной, красно-белой полосатой палатке, куда зазывают чадящие перед ней факелы. Если верить щиту у входа, здесь ожидается представление. Вибеке стягивает варежку и правой рукой растирает рот. То из динамиков на крышах повозок беспрестанно гремела музыка, а то вдруг стало тихо. Интересно, как давно она смолкла? Вибеке старается припомнить. Несколько минут назад? Или это секундная пауза, пока меняют диски? Оглушительно скрипит снег под ногами. Снова включается музыка. Но динамики вступают не все разом. Может, просто диск заезженный, думает Вибеке. Она притопывает в такт музыке: вот бы потанцевать, достает сигарету, закуривает.

Из будки рядом с «Летающей тарелкой» появляется он. Быстрее, чем я думала, мелькает у нее мысль. Он зажимает что-то под мышкой. И направляется к ней. На фоне аттракционов он кажется коротышкой. Вибеке, опомнись, одергивает она себя. Ну не служитель же аттракционов.

— Хорошо время провела? — спрашивает он, останавливаясь прямо перед ней. И добавляет тихо, глядя ей в глаза: — Я закончил на сегодня.

Пауза длится, исполняясь куда большей, чем рассчитывала Вибеке, значительности. Она опускает глаза и видит его сапоги, впечатавшиеся в утоптанный снег, темно-синий комбинезон, вышитое на бедре желтое колесо обозрения, она поднимает глаза — и встречает его глаза. Какие они у него пронзительные, думает она. Сильный взгляд.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза