Читаем Любовь полностью

— Хочешь кофе? — спрашивает он. И снова расплывается в улыбке.

Она чувствует, что замерзла вся, особенно ноги. Мысли тыркаются в голове, как льдинки. Вольный стрелок, кочующий с передвижными аттракционами. Однако. Но кофе — это всего лишь кофе. Она усмехается и говорит: «Да».

Они идут мимо повозки, где гоняют игральные шары, к замершим на краю площади домикам на колесах. Они сделаны из какого-то рифленого металла. Алюминия, думает Вибеке, или стали. Прежде она такого никогда не видела и не знает, что это.

Она отмечает, что с дороги не долетает рокота машин: час уже поздний. Он идет впереди нее, у него прекрасная осанка. Это хорошо, думает она, это знак того, что человек в ладу с собой и знает себе цену.

Он останавливается, оборачивается и достает из правого кармана пачку жвачки. Предлагает ей, она мотает головой — не хочу. Он кладет кошелек на снег, чтоб не мешал открывать жвачку. Смотрит на Вибеке, улыбается ей, потом сует под язык сладкую пластинку. Та застыла и крошится, он хохочет, Вибеке вторит ему. Он берет ее руку в свою и сжимает, заглядывает ей в лицо.

— Ну, привет, — шепчет он тихо. Потом наклоняется, подхватывает кошелек, идет дальше. Вибеке смотрит на звезды.

Вблизи домики-вагончики больше, чем кажутся издали. Перед каждой дверью приступок или скамеечка. Снег между вагончиками истоптан, будто они стоят здесь давно. Почти на всех крышах антенны, а на одной даже спутниковая тарелка. Внутри работает телевизор, сквозь тонкие занавески она видит сияние голубого экрана и силуэт мужчины.

Он распахивает дверь и пропускает ее вперед. Она ставит ногу на скамеечку и делает шаг, уцепившись за косяк. Потом пристраивается на откидном сиденье и принимается расшнуровывать сапоги. Он стаскивает с себя комбинезон, глядя на какой-то плакатик.

Очутившись в тепле, она чувствует, как же замерзла: ноги, попа, шея.

Вслед за ним она проходит в глубь вагончика и садится, куда он указывает. Они в общей комнате, здесь стоят серый стол и зелено-пятнистый диван в форме подковы. Над ним по всем трем сторонам — окна, занавешенные гардинами: пожар в джунглях и попугаи немыслимых цветов.

— Надо же, как просторно, — подает голос Вибеке. — Настоящий маленький дом. Давно не бывала в таком. А ведь по большому счету здесь есть все, что нужно. Функциональный минимализм.

Она задирает голову. На потолке над столом скотчем наклеен плакат: солнце в небе, оранжевый диск в центре сине-зеленого поля.

Он стоит в кухонном уголке и изучает содержимое шкафа, высматривает что-то, свет падает снизу и затеняет лоб от глаз и выше.

— Мне очень нравятся такие совмещенные кухни-столовые, — говорит она. — Можно готовить и одновременно принимать участие в общем разговоре.

— Похоже, кофе только молотый, — отвечает он, наливая в чайник воду.

Прекрасно, говорит она. И думает, как легко навести здесь уют: сшить для подушек чехлы в одной гамме, снять безвкусные, аляповатые занавески и поменять их на что-нибудь простое, одноцветное и пропускающее свет. Ну и плакат этот чудовищный убрать.

Полка над окном уставлена книгами. Вибеке наклоняет голову и читает названия. Таких авторов она не знает. Все мужчины.

Она рассматривает его. И вдруг черты лица проступают яснее и четче. Лицо склонного к рефлексии человека, думает она. Классический тип. Он пробуждает в ней солнечные видения: они на бескрайнем пляже, зима, они одни, она тихо бежит краем прибоя, он смотрит на нее, он видит ее насквозь, он мудрый, теплый.

Он вставляет вилку в розетку над крохотным кухонным столом, включает чайник. Распахивает шкафчик, достает две кружки, они звякают друг о дружку, когда он ставит их на стол.

Он по-настоящему красив, думает Вибеке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза