Любовь без мандата

Вручая фото, Ельцин посмотрел на гостя с той веселой мстительностью, которая впоследствии всем дорого обошлась. Людей с такой ухмылкой надо отлавливать на дальних подступах к Кремлю, на самых дальних, на самых-самых… Потом Гена не раз жалел, что уклонился от предложения, ведь материал фантастический: человек пошел против системы и проиграл. А что у него в душе? Чем жив вчерашний небожитель? На что надеется? Спецкор порывался позвонить Ельцину, но, еще раз трезво обдумав ситуацию, делать этого не стал. Впереди были развод, женитьба, устройство нового дома, смятение чувств, объяснение с сыном, большие расходы, а писать без надежды на гонорар книгу, которую вряд ли напечатают, как-то не хотелось. Вот дурак-то! Если бы согласился накатать «Исповедь на заданную тему», то сегодня, как Юмашев, не знал бы, куда девать деньги. Впрочем, тогда его интересовала только Зоя!

Скорятин тщетно пытался дозвониться до нее. В библиотеке, узнав, кто спрашивает, сразу вешали трубку. Телефон Колобкова в райкоме не отвечал. Приблизительно вспомнив адрес, обеспокоенный Гена дал телеграмму: «Зоенька, срочно позвони в редакцию. Улетаю в командировку. Вернусь через десять дней. Сразу приеду. Люблю. Люблю. Люблю. Гена».

– Может, достаточно одного «люблю»? – посчитав карандашиком слова, завистливо улыбнулась почтовая дурнушка.

– Нет, не достаточно!

Однако в «Мымру» никто ему не позвонил, хотя Гена всех предупредил: если будут спрашивать из Тихославля, трубку не вешать, искать, найти, где бы он в тот момент ни находился.

– Не психуй! Им не до тебя, – успокаивал Жора. – Там сейчас после твоей статьи знаешь что делается!

– Догадываюсь.

Они снова бражничали. Скорятин проставлялся – теперь перед отбытием в Штаты. Веня, изнуренный ежедневным пьянством, дремал в кресле, сохраняя на лице вежливое внимание к застольной беседе, а Дочкин, дважды летавший в Америку, объяснял другу, что у негров покупать ничего нельзя: обманут в любом случае. В кабинет заглянул Козоян:

– Суровцева сняли.

– Когда?

– Только что. На пленуме обкома.

– Откуда знаешь?

– По белому ТАССу прошло.

– С какой формулировкой? – не просыпаясь, уточнил Шаронов.

– По собственному желанию.

– А что так?

– У него там, говорят, что-то с женой случилось.

– С которой из двух? – засмеялся Жора, подавая вестнику стакан водки.

– Рано еще вроде? – усомнился тот и с удовольствием тяпнул.

– Водка – продукт диетический. Можно пить в любое время суток, – все так же, сквозь дрему, наставил Веня.

– Я никуда не лечу… – тихо объявил Скорятин.

– Поздно, Дубровский! Списки знаешь где утверждали? – Жора направил палец в потолок. – Исидору строго-настрого приказали: только русского! Никуда ты не денешься.

– Долой политику государственного антисемитизма! – громко объявил Шаронов и открыл грустные голубые глаза.

На следующий день Гена уже летел в Чикаго. Ил-86 до отказа был набит перспективной советской молодежью. Возглавлял делегацию первый секретарь ЦК ВЛКСМ Виктор Мироненко – суетливый большеголовый говорун с таким же хохляцким «г», как у Горбачева. Пить начали, едва погасла надпись «Пристегните ремни!» – и даже раньше.

– А как же указ? – спросил кто-то из боязливых провинциалов.

– На путешествующих не распространяется, – пробасил улыбчивый розовощекий попик.

По негласному разрешению на время встречи «Восходящих лидеров» трезвость отменялась, чтобы не смущать американцев антиалкогольным тоталитаризмом. Кого только не было в том пьяном самолете! Молоденькие майоры, оттопырив мизинцы, поднимали чарки за своих боевых подруг. Свежебородые батюшки чокались с хасидами в широкополых, как у Михаила Боярского, шляпах. Даже муллам незаметно запускали в зеленый чай зеленого змия. Комсомольские вожаки со всех концов огромного дружного СССР угощали своей, местной водкой и заставляли пить за вечное братство между народами. Прибалты кривились, но пока еще не отказывались, грузины «мамой клялись», а «западенцы» просто слезы роняли от любви к «старшим братьям». Захмелев, мужская часть делегации с интересом поглядывала на актрису Негоду, потрясшую недавно страну диковинной позой наездницы в нашумевшем фильме «Маленькая Вера». Шептались, что она должна была с актером Соколовым лишь сымитировать интим, но чересчур увлеклась, и вышло по-настоящему, даже аборт потом делала.

Певун Сема Кусков улыбался верхней десной и, тряся мелированной гривой, пел для народа свой шлягер «Мы хотим перемен!». Фокусник Тигран Амакян на глазах изумленных советских пилигримов превращал десять рублей с профилем Ленина в доллар с Джорджем Вашингтоном. Популярный кинокомик Котя Яркин под общий хохот пародировал полупарализованного Брежнева. Молодой пузатый борзописец, успевший в журнале «Юность» уязвить комсомол, школу и армию, размахивая руками, шумно рассказывал, что пишет теперь о том, как поссорились Михаил Сергеевич с Борисом Николаевичем, и даже название придумал: «Апофегей!» Ему не верили, думали: человек напился. Изредка меж кресел вежливыми единообразными тенями скользили молодые гэбэшники. В одном из них Гена узнал чекиста Валеру, и они по-братски переглянулись.