Любовь без мандата

Николай Иванович подал машину и буркнул: «Здрасте!» Он был все так же осуждающе молчалив, а когда гость, спохватившись, попросил проехать мимо библиотеки, засопел, словно предстояло развернуть не «Волгу», а целый бронепоезд. Зоя стояла, как и договорились, на ступеньках возле колонны, она, почти незаметно махнув рукой, проводила автомобиль медленным поворотом головы и поникла. Гена задохнулся от сладкого горлового спазма, вспомнив фильм «Сережа», который часто крутили по телевизору в прежние годы, доводя до слез всю страну. Разве можно сухими глазами смотреть, как отчим Коростылев (в исполнении Сергея Бондарчука) увозит в прекрасные Холмогоры свою жену, Сережину мать (в исполнении Ирины Скобцевой), а пасынка, ослабшего от болезни, оставляет с бабушкой? Укутанный Сережа стоит в заснеженном палисаднике и с безысходной тоской смотрит на отъезжающий грузовик с пожитками. «Стой! – вдруг велит шоферу Коростылев, высовывается из кабины и кричит мальчику: “Собирайся!”» – «Ему нельзя!» – причитает Скобцева. «Собирайся! Он едет с нами в Холмогоры!» – отрезает фронтовик Бондарчук. И ребенок расцветает счастьем. Все это взорвалось в сознании Скорятина, как шаровая молния.

– Остановите, Николай Иванович, пожалуйста! Стойте же!

Он, как каскадер, на ходу почти выпал из машины, взлетел по ступеням и с наскока поцеловал Зою в губы так, что они звонко стукнулись зубами.

– Поедем в Холмогоры!

– На самолет опоздаешь, ненормальный! – засмеялась она, оценив его милое и опасное безумство.

– Плевать! – Гена снова поцеловал ее, осторожнее и протяжнее.

– Меня же теперь никто замуж не возьмет! – прошептала Зоя, озираясь.

– Я возьму.

Шофер, наблюдавший прощание из машины, сразу подобрел и, когда счастливый спецкор плюхнулся на сиденье, тронулся не сразу, дав им еще несколько мгновений – допрощаться глазами. В дороге Николай Иванович не умолкал, возмущаясь статьей «Волжский застой» во вчерашней «Сельской жизни». Там Суровцеву припомнили все: и сдохших кур, и вертолетные атаки на колхозы, и даже то, что он не досмотрел до конца спектакль «Так победим!», привезенный в область Художественным театром. Сказал лишь: «Вашему Калягину жуликов играть, а не Ленина!» – встал и вышел из ложи.

– Правильно Нина Андреева написала: с какой это стати там Ленин перед Троцким на колени встает?

«Мда, всерьез за мужика взялись!» – подумал Гена.

– Боятся они Петра Петровича, – вздохнул шофер.

– Кто боится?

– Горбач-балабол боится. Точно писатель-то ваш сказал: «На самолете взлетели, а куда садиться – не знаем». Не знаешь – не лети! Сиди, где сидится.

– А Суровцев знает, куда лететь?

– Знает! За то и сживают. А его бы – в Кремль. Сразу порядок наведет. Посоветуй там своим в Москве.

– Посоветую.

– И Зойку не обижай! Редкая по нашим временам девушка… Сестра у меня такая же была. Как думаешь, рак скоро лечить будут?

– Скоро.

– Хорошо бы!

Маленький тряский Ан-24 летел чуть выше дымных облаков. В прорехи виднелась темно-синяя, широко петляющая Волга в зеленой опушке лесов, рябили в глазах разноцветные лоскутья полей и оловянные овалы озер. Крошечный поезд отсюда, сверху, напоминал нитку ртути, ползущую по частым черточкам градусника. Из аэропорта Быково, маленького, вроде магазина-стекляшки, Скорятин на такси поехал сразу в редакцию. Генриетта, увидев пропащего в приемной, закричала, что Гена полный гад и мерзавец. Исидору пришлось звонить в ЦК, жаловаться на Суровцева, который явно сделал с потерявшимся журналистом что-то недоброе. Парторг редакции Козоян уже открытое письмо обобщенным врагам перестройки сочинил.

– А ты чего такой счастливый? – подозрительно спросила она.

– Потому что нашелся.

Шабельский ходил по кабинету шагами полководца, обдумывающего план генерального сражения.

– Ну, – спросил он, – есть?

– Есть!

– Где?

– Здесь! – Гена ткнул пальцем в лоб.

– Утром должно быть здесь! – Главред хлопнул ладонью по столу. – Надо, чтобы до пленума вышло и прогремело. Они этого не ждут, готовятся к другому, хотят тезисы к Девятнадцатой конференции оспорить. Вот будет драчка! Не подведешь?

– Не подведу.

– Почему не звонил?

– Боялся, что Суровцев телефоны прослушивает.

– Правильно. Возьми загранпаспорт с визами. Вылетаете послезавтра. Не забудь шампанское. Если хорошо напишешь – сразу после Индии полетишь в Чикаго.

– Зачем? – спросил Гена: после Индии он собирался снова в Тихославль.

– На Форум восходящих лидеров. Очень важное мероприятие. Я тебя заявил. Будешь в группе молодых журналистов. Делегация солидная. Список в ЦК утверждают. Чехочихин летит.

– В Америку-то что с собой брать?

– Бдительность. Еще можно икру. Черную. Но обязательно в стеклянных баночках.

– Они там из баночек алмазы точат?

– Остришь? Смотри, в Томск ушлю! Они просто хотят видеть то, за что платят деньги. Странный ты какой-то вернулся… Куда все-таки пропадал?

– В банду внедрялся, как Шарапов.

– Молодец! Я примерно так Марине и объяснил.

– Тебя ждать? – спросила жена, выходя из ванной в одном влажном полотенце, обмотанном вокруг головы.

– Нет, я утром должен сдать статью.

– Про Тихославль?

– Угу.