– Хотите, на колени стану? Не отпущу! За ноги схвачусь и буду волочиться за вами.
Семен Семенович не устоял перед столь лестным напором и отправился на студию. Режиссеру и продюсеру тоже приглянулся его облик, который почему-то называли фактурой. Но они не спешили радоваться: бывает, что зверское лицо выглядит добродушным на экране. Фильм снимали про вампиров, и снимали быстро, пока не растаял интерес к мифическим кровососам. Семена Семеновича загримировали, сделали фото– и кинопробы. Результат, с точки зрения режиссера и продюсера, был потрясающим – кровь леденела от такой фактуры. К сожалению, Семен Семенович оказался напрочь лишенным актерских способностей. Самый короткий текст он бормотал с деревянными интонациями, и эффект мурашек по коже пропадал. Тогда срочно вызвали сценариста и велели переписать сцены с главным вампиром, оставив ему только многозначительные междометия, а речи должен был произносить артист, прежде выбранный на роль главного вампира, а теперь пониженный до помощника начальника-кровопийцы.
От непривычной суеты Семен Семенович слегка ошалел. Его наряжали, ему красили лицо белилами, приклеивали клыки, потом снимали, смывали грим. Беспрерывно кто-то приходил и уходил, все говорили по сотовым телефонам – отдавали приказания, угрожали и уговаривали, льстили, а отключившись, обзывали некультурно того, с кем только что любезничали. Продюсер подсунул Семену Семеновичу контракт и сказал, что ему будут платить три тысячи рублей за съемочный день. Семен Семенович уставился на продюсера, с трудом соображая, отпустит ли его Куститская, как отнесется жена к его участию в кино про вампиров, да и на кой ляд это нужно ему самому. Иными словами, Семен Семенович о деньгах не думал и приступа корысти не испытывал.
Но продюсер под немигающим жутковатым взглядом заерзал:
– Хорошо, пять тысяч.
Семен Семенович смотрел и не реагировал.
– Семь тысяч. Что вы молчите? Десять тысяч – последнее слово. Фактура фактурой, но не забывайте, что вы дебютант. Мы вас на улице нашли и не исключено, что станем, так сказать, крестными матерями, то есть отцами, – запутался продюсер. – Надо быть все-таки благодарным. Вас ждет кинокарьера, а вы торгуетесь!
Слово «кинокарьера» Семену Семеновичу понравилось. Он представил, что будет говорить: «Когда у меня была кинокарьера…», и поставил подпись под договором.
По дороге домой Игнату пришлось заехать в ресторан поужинать. Кухни в их квартире по-прежнему не было. Для ее устройства требовалось выстроить стену, вызволить из-под пола коммуникации, словом, полноценный ремонт с отселением жильцов. Ни Игнат, ни жена не были пока к этому готовы. Ресторанная еда легла камнем, Игнат чувствовал неприятную тяжесть в желудке. Он теперь внимательно прислушивался к своим ощущениям и придавал каждому мало-мальскому дискомфорту значение. Он успокаивал себя тем, что дома его ждет заботливая супруга, которая внимательно выслушает его жалобы и примет меры. Нет худа без добра, из-за его романа с Цветиком жена стала шелковой.
Однако дома Игнат обнаружил не шелковую, а злую, встревоженную Полину, которая нервно маршировала по комнате, не находя себе места.
– У меня тяжесть в желудке, хотя принял ферменты, – пожаловался Игнат.
– Пройдет, – отмахнулась Полина.
– И давление сегодня прыгало.
– Из-за погоды, не страшно.
Даже не стала ему мерить давление! Игнат обиделся, поджал губы, сел в кресло, скрестив руки на груди. Ненадолго же хватило Полины! Снова перед ним была прежняя мегера. Он думал, Полина обольет ему слезами грудь в благодарность за то, что бросил любовницу, остался в семье. А жена и думать забыла и про его здоровье, и про большую жертву. Ее что-то тревожило. Игнат специально не спрашивал, пусть помучается.
Полина не замечала его напряженной позы, сурового лица, выразительного молчания.
– Случилось такое! – затряслась она в гневе. – Как обухом по голове, выстрел из-за угла. Кошмар! Эта гнида, сволочь…
Последовал ряд нецензурных определений, от которых Игнат брезгливо сморщился, но Полину реакция мужа на грубую брань не волновала.
Она набрала побольше воздуха в легкие и выпалила:
– Антон Белугин выложил в Интернете свой роман. Мало того! Он дописал главу про меня. Выставил меня ведьмой, которая угли в рот запихивает, пляшет под бубен, летает на метле…
– Да? – невольно рассмеялся Игнат.
– Да! – огрызнулась Полина. – Ты не представляешь, каких он гадостей насочинял.
– Почему же? Могу представить, исходя из бреда остальных глав.
– Он написал, что мое лицо – маска, а на самом деле я выгляжу как столетняя старуха! Тебе весело? – взвизгнула Полина.
Она смотрела на мужа с ненавистью, словно это он был автором злополучного романа.
«Не поторопился ли я расстаться с Цветиком? – мелькнула у Игната мысль. И тут же он себя одернул: – Я все сделал правильно. Цветик и ребенок – это очень хлопотно при моем здоровье. И потом, дважды в один поезд я никогда не сажусь».
– Тебя он тоже, кстати, похоронил, – злорадно усмехнулась Полина. – Полуживым тебя бросили в яму с известью.