Любовь больше, чем правда

День за днем сидел Большой олень в своем административном чуме, ожидая у динамика новостей с большой земли. И пару раз за год, когда чуть затихали постоянные метели, до него доносился слабый радиовяк: «Человек вырастил на Луне первый огурец… Ученые предвещают повальную полигамию…На Севере Лафландии ожидается метель…»

Он пытался крепить свой дух. Долбил полынью и нырял туда. Совершал пешие марш-броски по двадцать-тридцать километров в день в полной административной выкладке, то есть с портфелем и набором печатей. Отжимался с вяленым тюленем на плечах. Ничего не помогало. Врожденная мысль дротиком пронзала его увесистый мозг. Не давала покоя, не смотря ни на какие физические нагрузки. Большой олень был рожден думать, а не разводить бюрократию за полярным кругом.

И в одну очередную шестимесячную ночь он взревел-таки четвертым местным медведем. Превысив служебные полномочия и использовав в личных целях нескольких оленей, добрался по льду до ближайшего материкового магазина. И уже через три месяца сидел в своем чуме над самоучителем братского языка.

Других самоучителей в тот день в магазине не оказалось. Но ему было все равно. Большой олень был уверен, что только непомерное учение выведет его из темной простуженной могилы в лихорадочный высший свет.

Ой, как нелегок был братский язык. Падежи, склонения, исключения. День и ночь, как заклинание читал Б.О. свои молитвы: «„жи“ и „ши“ пиши через и…», «рос/раст», «гор/гар», «Стеклянный, оловянный, деревянный…»

Через два года ежедневных четырнадцатичасовых занятий великим и могучим братским языком специфичные знания из Большого оленя полились через край, и тогда он послал на большую землю большую статью для большого филологического журнала, претенциозно назвав ее «О некоторых больших несообразностях в братском языке».

Статью напечатали на удивление. А еще через три года нежданно-негаданно Большой олень был приглашен на первую в его жизни лингвистическую конференцию. И еще через пятилетку был официально признан лучшим знатоком братского языка.

Когда же перманентная экономическая война с братьями как бы закончилась, то кого, как не его — знатока такого — было направить на улучшения всякого рода отношений. Так Большой олень и вырвался из пожизненной ссылки. Так и стал и официальным, и полномочным, и чрезвычайным…

И все пошло как по писанному: небоскребы, полдники, фестивали…, цветы, мрамор, панбархат… Но иногда он все же тосковал по своему административному, удаленному от шума городского чуму. Думал, что, наверное, неплохо было бы там на настоящих моржовых шкурах оттянуться месячишко другой с какой-нибудь вот такой вот братской сукой.

И Большой Олень, глядя на экран, раскатал губы по полной программе. Представил себе, как Катя в заячьем комбидрессе, горячая, тускло блестящая в лучах костра, подносит ему копыто медвежьей крови. Он медленно пьет соленую вязкую жижу. Чувствует, как эта кровь бросается ему в голову. А Катя намазывает его тело тюленьим жиром. Сидящий за ширмой шаман все чаще и чаще бьет в бубен…

— И зачем я эта девочка убрал? — заехал под дых телевизору Зураб. — Не заработал на ней ничего. Ни одна копеечка. Только два поцелуй. А кто-то другой эта девочка сейчас имеет… Имеет и имеет… Имеет и имеет… Шалава…

Всю жизнь за сотни километров от столицы и за тысячи от Лафландии Зураб мечтал выбиться вверх, прославить свой род потомственных среднегорных чабанов. И с самого детства шаг за шагом продвигался он к заветной цели.

Не так, что ли, посаженая голова его отторгала знания. Но три барана, случайно забредших в его объятия, помогли Зурабу получить аттестат о среднем образовании. И тогда, на выпускном вечере в караван-сарае он понял, что не надо в жизни делать ничего. Ни хорошего, ни плохого. Никому и никогда. Нужно просто пошире расставлять руки в подходящий момент, и тогда все само к тебе приплывет.

Когда, осознав сию мудрость, он вышел на улицу, то тут же к нему в объятия угодил зубной врач вместе со своей лицензией. И как следствие, два последующих года Зураб дробил зубы и крушил челюсти. По ночам же отдыхал, вскрывая скальпелем карманные опухоли припозднившихся прохожих.

Сколотив необходимый капиталец, Зураб переехал в заповедную столицу и перешел на плановые ночные операции. И хотя количество смертельных исходов было необычайно высоко, попавший в его объятия районный инспектор общественного питания все же предоставил Зурабу лицензию на управление рестораном:

— Извини, но местный зубной бизнес мне не подвластен…

Так, практически сам собой и появился клуб неспешного высококультурного обслуживания «Дипломат». Зураб, вполне нашедший себя, зажил себе по существу достойно и миролюбиво.

В полном согласии со своей мечтой, выходец из средних гор приобрел животик, пять любовниц, десять шелковых ковров, две кредитные карточки, бассейн с баней и одного маленького наследника пока.