Любовь будет вечной...

Она сидела на траве, совершенно не заботясь о том, испачкает она джинсы или нет. Вот куда донесли ее ноги, там и села. Она не сильно соврала, что сослалась на разыгравшуюся мигрень: голова просто раскалывалась на части, гудела от нахлынувших мыслей, чувств и переживаний. «Пути Господни неисповедимы. Каждому воздастся за грехи его. Тяжкий грех убить человека, и не каждую душу простят за него. Или накажут так, что согрешившая душа будет маяться и каяться каждую секунду, помня, за что ей так воздалось. Страшная участь иметь душу мужчины и жить в теле женщины. Страшная и горькая! Еще страшнее жить так и понимать, что у тебя нет выбора. Хотя нет, выбор есть всегда. Только не для всех он приемлем. Кто-то сознательно не идет на перемены тела, зная, что в следующей жизни его путь может быть еще горше и мучительнее...» - размышляла Виктория, перебирая пальцами нежную траву. Она знала, чего ждала. «Дура! Самовлюбленная и зацикленная на себе дура! Наговорила мне гадостей и думает, что я поверила ей. Почему так? Отчего этот стыд? Неуверенность в своих силах, страх получить новую порцию боли, столкнуться с непониманием или так любит брата? Я ведь ничего не хочу от нее. Только увидеть и поговорить. Я знаю, она придет... Только шла бы уже скорее». Отчего-то ей стало холодно и зябко. Она почувствовала, как холод поселился в конечностях и стал медленно подниматься все выше. «Нервное? Не знаю. Ничего не знаю и не понимаю. Я не ханжа, но к такому повороту событий я не готова. Насколько же надо разгневать Бога, чтобы он так жестоко обошелся с ним? Поселить в тело женщины. Какая жестокая кара для мужчины-воина! Насколько я готова к такому повороту событий? Совсем не готова. Совершенно». Сильные руки уверенно обняли ее за плечи. Виктория закрыла глаза. Жадные, горячие губы коснулись ее шеи. Они знали что делали... Только эти губы и эти зубы могли доставить столько сладостной истомы и манящей боли, что Вика больше не сомневалась, кому они принадлежат. Она приоткрыла рот, чтобы выдохнуть имя, пока у нее совсем не закружилась голова, но требовательные губы накрыли его. Они целовались, как два измученные жаждой путника, припавшие, наконец, к источнику с живительной влагой: жадно, дико, страстно. Их поцелуи, были как смертельные поцелуи вампира: скорее выпить друг  друга, и утолить свою страшную жажду, свой смертельный голод. Как они изголодались друг по другу! Только тот может понять, кто любил с неудержимой, безрассудной и  всепоглощающей страстью.

- Это ты... Ты... Мне не важно, кто ты. Но я знаю, что ты это он, – неразборчиво бормотала Виктория, с трудом открывая отяжелевшие веки. – Я так и знала! Я знала это! – победоносно крикнула она, осторожно взяв в руки лицо Женьки. –  Это ты!

-  Это я. К чему столько экспрессии? Это всего лишь я. А ты умеешь целоваться, должна тебе сказать. Как сладко у меня заныло вот здесь... – она мгновенно приложила свою ладонь к Викиному животу, где-то посередине между пупком и лобком, и слегка сдавила. – А у тебя?

- Ты ... мерзавка! -  еле выдохнула от злости Вика и наотмашь ударила Женьку по лицу. – Ненавижу тебя!  Какая же я дура! Так мне и надо...

Она резко вскочила на ноги, но все предметы внезапно стали расплывчатыми, прозрачными, все зашаталось перед глазами и ... темнота.

- Вика, ты меня слышишь? Посмотри на меня, Вика? – звал ее настойчивый голос. «Я снова сплю, и мне снится сон. Как тогда... «- Ты будешь блуждать по лесу... Ты не выберешься... Оглянись! Посмотри на меня... Только один раз... И ты поймешь, куда надо идти... Ты сбилась с пути... Ты идешь не туда! Оглянись!  Меня не надо бояться... Я не причиню тебе зла... Только знай: ты идешь не туда, не своей дорогой. Посмотри на меня...»  Вот ведь  черт! Надо открыть глаза...»

- Слава Богу! Вика, что случилось? Ты меня так напугала.

- Ничего не случилось. Все нормально. – Виктория с усилием подняла туловище с земли, и с пренебрежением оттолкнув Женькину руку, села.  – Мне уже лучше. Посижу немного и встану. А ты иди! Иди, слышишь!

- Вика?

- Ничего не говори. Не хочу тебя слушать. Сделай одолжение – избавь меня от своего общества. Пожалуйста! – с усилием проговорила Виктория.

- Прости меня. Я дурная, взбалмошная. Хотя нет, ... наверное.

- Ты трусливая и лживая сука. Ты нацепила на себя маску испорченной стервы, и живешь под ней. Живи и дальше. Сколько тебе отмерено Богом. Только знай! Когда-нибудь и тебе станет больно. Так больно, что выть захочется. Но никого не будет рядом, и никому ты будешь не нужна. А теперь, иди.

- Больно? Что ты знаешь о боли? Что? Что ты знаешь обо мне? Кто дал тебе право, так говорить?