Любовь Дикого (СИ)

Такие пухлые, сочные, еще и приоткрыты… а потом ее язык показывается, нервно обводит губы. И мне кровь так в пах бьет, что в башке теперь совсем пусто.

Эти бы губы на мой хер. Прямо сейчас. По языку пройтись. Толкнуться в щеку. И дальше. Глубже. В глотку. До упора, растягивая горло.

— Благодарю, — она обдает меня холодом.

Быстро отрезвляет. Тоном дает понять, что нихуя не светит.

И меняется вся. Резко. Напрягается. Держится совсем иначе. Точно закрывается от меня.

Благодарю, блять.

Рано благодарить, Катя. Поздравлять еще не начал.

Вижу, накрасилась она. Не как обычно. Глаза подвела ярче. Губы. И прическа другая. Волосы распущены. Пряди подкручены. Уложено так… красиво.

И она сама. Красивая. Всегда такая. Но сегодня — особенно. Даже одета. Хуй как это объяснить, наряд деловой, эффектный, только блять, тянет с нее эти тряпки к херам сорвать.

И для кого все это?

Блядь.

Пару дней без присмотра оставил. Пока свои вопросы решал. И то — приглядывал. Совсем из виду не выпускал. А она смотрю от рук отбилась.

Для кого прихорашивалась?

— Отойди, пожалуйста, — говорит сухо. — Ты мешаешь мне машину открыть.

— На моей поедем.

Молчит.

— Давай.

Хочу букеты из рук у нее забрать.

— На заднее сиденье положу, — прибавляю.

— Нет, — головой качает. — Не нужно.

— Кать…

— Никуда с тобой не поеду.

Ебануться.

— Поедешь, — в глаза ей смотрю. — Нам поговорить надо.

— О чем? — бровь приподнимает.

Да найдется о чем, блять. О том, что твои распущенные волосы только для меня. И ноги эти. Юбку могла бы надеть и подлиннее. А вообще, нехуй выебываться.

Вся ты моя, Катя. Моя! И хер ты теперь отвертишься.

Многое бы ей сказать. И показать. Но она пахнет так, что меня из реальности вырубает. Ароматная. Вкуснючая.

— Ага, наговорились уже, — заявляет и опять головой мотает. — Нет, Демьян, никуда с тобой не поеду.

Упертая пиздец.

Ну и похуй.

Я тоже упертый.

— Демьян?

Хватаю ее за плечо. Рывком притягиваю вплотную. С шумом воздух втягиваю. Пропитаться бы ею насквозь. И собой ее пропитать.

— Пусти, — шипит и возмущается. — Да что ты…

Когда злится, еще вкуснее пахнет.

— Пойдем, — говорю.

— Нет!

— Что — нет? — скалюсь. — Все равно тебя заберу.

— Мне домой нужно, — бросает, рукой дергает. — К родителям. Сегодня отмечаем, поэтому…

— Ты на выходных с родителями отмечаешь.

Глаза у нее распахиваются. Но это ненадолго. Потом выражение меняется. Она быстро понимает, что от меня нихуя не скрыть.

— На даче, — продолжаю. — Шашлыки.

Губы поджимает.

Недовольная, пиздец. И как увидела меня вообще сразу стала дерганная. Не улыбается, не светится.

Надо это исправлять.

— Вместе к твоим родителям поедем, — говорю.

— Ну нет, — выдает. — Хватит.

Подталкиваю ее к своей машине. Мягко. Собираюсь еще раз спокойно объяснить, что нихуя она от меня не сбежит, особенно в такой день.

— Вы что себе позволяете? — доносится сбоку.

Перехватываю взгляд Кати. В сторону. Встревоженный. Взволнованный. И то, как губы ее подрагивают тоже замечаю.

— Отпустите Екатерину Олеговну, — голос звучит громче.

Поворачиваюсь.

Чего, блядь?

— Руки от нее уберите, — твердо заявляет уебан.

Очкарик какой-то. В руках коробку держит. Большую, перевязанную бантом. И букет. Еще один, сука, букет.

На Катю снова смотрю.

Знает его. Сразу понятно было. И по ходу хорошо знает. Раз волнуется, прямо переживает за этого охуевшего долбоеба.

— Ты вообще кто? — оскаливаюсь.

— Руки уберите, — повторяет он. — Вы не видите, что ей больно?

Ладно.

Руки и правда стоит убрать. Не могу же я и Катю держать, и этого очкарика пиздить. Откуда этот ущербный взялся?

Очкарик шагает вперед.

Ну пиздануться.

Будто закрыть Катю собой хочет. Он реально такой тупой? Или просто в конец охеревший?

— Ты кто? — бросаю опять.

— Это вы кто, чтобы так с ней обращаться? — прикладывает.

— Кто надо! — рявкаю.

А может он не такой уж и ущербный. Ростом как я. Крепкий. Вот поэтому и не мешает ему ребра пересчитать. Зубы, блять, подправить.

— Вот, — вдруг говорит Катя. — Это на заднее сиденье положи.

Букеты мне свои передает.

Беру.

— Костя, спасибо, что помогли, — теперь она к очкарику обращается. — Сама бы я все это не донесла.

Костя, значит.

Костик, блядь.

— Екатерина, вы…

— Демьян, откроешь машину?

Открываю, конечно.

Катя показывает очкарику, куда все уложить, а после будто невзначай встает между нами. И хер тут дернешься. Сам как долбоеб наблюдаю за ее прощаниями с этим уебком.

— Вы напишите, как доберетесь, — говорит он.

Оборзел сучара.

— Конечно, — кивает Катя. — Помню, мне и отчет для вас нужно отправить. Как только придут документы, все перешлю.

— Это можно завтра. Сегодня у вас праздник. Отдыхайте.

Воркуют.

Охуенная, блять, картина. Пока я дерьмо разгребаю, Катя в новой компании по полной освоилась. Пора этому Константину… на повышение. В другой отдел. А лучше — город. Нахуй отсюда, короче.

— Нет, Демьян, — говорит Катя.

Захлопывает дверцу. Смотрит на меня. Очень серьезно смотрит. Внушительно.

Мы с ней в тачке, а очкарик так и торчит на парковке. Наблюдает. Не торопится сваливать. Мобилу достал. Базарит с кем-то.

— Нет? — вылетает мрачно.

— Ты меня понял.

Завожу двигатель.