Подали чай. Люси все еще с увлечением рассказывала о бале, Корнелия, поджав губы, слушала эти восторженные возгласы, а Эмбер судорожно придумала, что она скажет соседям по поводу того, что она не была и на этом приеме. На самом деле причина была проста: она устала. Устала от своего скудного, вечно перешиваемого гардероба, устала от местных кумушек, мнивших себя лучшими подругами ее покойной матери, и потому позволявшим себе постоянно поучать её и, самое противное, сватать любому, как им казалось, подходящему кандидату. Сейчас таких оставалось двое: толстый вдовец, бывший торговец, купивший имение неподалеку и подыскивавший себе аристократическую жену, и заядлый холостяк Ярдли, который уже неоднократно делал Эмбер двусмысленные предложения. И поскольку девушка не желала общаться ни с одним из упомянутых выше кандидатов, она предпочитала оставаться дома, ссылаясь то на неважное самочувствие, то на неотложные дела. Корнелия, прекрасно понимая свою выгоду в незамужней падчерице, добровольно выполнявшей обязанности экономки, не возражала. Люси всегда верила тому, что ей говорила старшая сестра, и, пожелав ей скорейшего выздоровления, садилась в карету, чтобы отправиться на бал или раут.
Эмбер не обижалась на нее, прекрасно понимая тот эгоизм, который свойственен юности, сама она считала, что сестре еще рано выезжать в свет, но не смогла переубедить отца, решившего, что лишь удачный брак Люси может поправить их дела. Он заявил об этом в своей слегка ленивой манере за обедом, проходившим в один из дождливых осенних дней. Из-за протекающей крыши в столовой было сыро, не спасал даже хорошо протопленный камин. Отец с завистью поглядывал на жену и дочерей, кутающихся в шали. Курица в тот день оказалась пережаренной, а суп – пересоленым, и лишь когда перешли к десерту, отец заявил, что его младшей дочери настало время выехать в свет. Корнелия с улыбкой покивала головой, подтверждая слова мужа, а Эмбер с удивлением переводила взгляд своих зеленых глаз с отца на мачеху:
-Но ведь ей всего шестнадцать!
Она сразу пожалела о своих так опрометчиво вырвавшихся словах, поскольку сама Люси обиженно надула свои розовые губки, а отец разразился длиной малопонятной тирадой. Корнелия же с неприятной улыбкой посоветовала падчерице не завидовать младшей сестре по поводу внешности и смириться с тем, что в свои двадцать шесть лет она уже вряд ли получит предложение и останется старой девой. Эмбер едва сдержалась, чтобы не бросить вилку с ножом на тарелку. Лишь воспитание, полученное при помощи мисс Джейсон, её гувернантки, очень много лет прожившую в имении, сдержало ее от столь вызывающего поступка. Она нашла в себе силы пробормотать извинения, после чего внимание отца и мачехи вновь перекинулось на Люси и обсуждение ее нарядов. Движимая беспокойством за сестру, которая выросла у нее на руках, Эмбер попыталась переговорить с отцом наедине, но он лишь отмахнулся и посоветовал ей заниматься хозяйством. С отчаянием она смотрела, как для Люси перешиваются старые наряды Корнелии, как сияют от предвкушения её небесно-голубые глаза. В это время Эмбер несколько раз пыталась понять, не завидует ли она красавице-сестре, но каждый раз понимала, что не променяла бы ни бельевую, ни кухню на красоту, за которую придется платить нежеланным замужеством. Ей оставалось лишь уповать, что Люси повезет.
С началом зимнего сезона Доусоны начали вывозить младшую дочь в свет. Балы сменялись ассамблеями и утренними визитами к новообретенным подругам, у которых были старшие братья. Но к удивлению, сначала отца, а потом и самой Корнелии, к середине сезона Люси не получила ни одного предложения. Эмбер, наученная горьким опытом, не вмешивалась в их злые разговоры за обедом, предпочитая быстрее выйти из-за стола. Она не любила отца, питая к нему лишь уважение, положенное хозяину дома. По правде сказать, он был для нее практически незнакомцем, в доме которого она жила. Полностью подчиняясь желанием своей красивой жены, он игнорировал дочерей, предоставив их заботам сначала гувернантки, а затем – самой Корнелии.
Атмосфера становилась все более напряженной. Долги росли. Портниха в ближайшем городе уже два раза отказывалась перешивать очередное платье, и лишь умелые уговоры мадмуазель Доусон сподвигли эту строгую даму взяться за работу в долг. Измученная придирками Корнелии, требовавшей подавать в столовую лишь иностранные блюда, кухарка уже три раза грозила уйти.
Эмбер выбивалась из последних сил, пытаясь сгладить напряжение между слугами. Она осунулась и побледнела, под глазами залегли темные круги.
-Милая, уж не заболели ли вы? – поинтересовалась Фанни Марлинг, встретив ее в городе, куда Эмбер выехала за покупками. Они столкнулись в модной лавке, где девушка по поручению мачехи забирала очередной отрез кружев. Пышнотелая матрона, имевшая трех дочерей на выданье, госпожа Марлинг была заядлой сплетницей, поэтому девушка предпочла ограничиться общими фразами о том, что плохо спала.