Любовь эпохи ковида

– Ты сухой человек! Он обижается на тебя! – Игорек чувствовал себя уже более близким с гениями, чем я, и ответственным за наши взаимоотношения и вообще за нашу творческую жизнь, в которой, как он полагал, не хватало страсти, и он ее добавлял, подогревая нас.

– Ты слишком горяч, – говорил ему я.

«Так недалеко и до белой горячки!» – этого я, разумеется, вслух не произносил.

– Виктор жалуется, что ты разговариваешь с ним лишь междометиями!

– Так и он со мной! На праздные разглагольствования время есть…

«Только у командированных!» – хотелось добавить обидные для Игорька слова, но я, ясное дело, воздерживался – он же мой друг и брат!

– …только у философов! – так заканчивал я.

– Вопросы жизни и смерти ты считаешь праздными? – все равно обижался Игорек и даже бледнел.

Во, как его завело!

– Ладно, поедем к Виктору, – сдавался я.

– Но ты опять, как в прошлый раз, слиняешь через час?

Требует безоговорочного служения!

– Все! Я ваш!

Прощай, семейная идиллия, и без того хлипкая. К Виктору! Насладимся!

На рассвете, когда мы приползли домой, мучимые похмельем, он опять напал на меня со своими семейными ценностями и опасностью их утраты.

– Ты не ценишь семью и потому спиваешься! В каждый приезд я вижу тебя пьяным!

Но благодаря кому?

– Не спорю. Как только ты приезжаешь, я напиваюсь.

– И тащишь меня в пучину порока!

– Я?! А кто меня к этому принуждает с упорством командированного? А потом – пятиминутка нравственности!

– Ну… – Игорек задумывался об этом парадоксе, но мораль все же перевешивала. Особенно по утрам. – У вас не семья, а какой-то «союз гуляк»! Что ты, что Нонка!

– И ты, что характерно, этому способствуешь! Только что-то налажу – тут ты!

Подумав, Игорек кивал. Свою «чудовищность» он не отрицал и порой ею любовался. И «полигоном» ее демонстрации сделал Питер. Хотя тут же пропагандировал и моральные ценности!

– Почему ты не приезжаешь на остров? Это «лежбище» нашего клана. Все обижаются на тебя. Уже наши дети выросли, не общаясь друг с другом. Ты расчленяешь клан. Все говорят – зазнался!

– От чего могу я зазнаться? Дела… как сажа бела!

– Только клан спасет тебя своей нравственностью. Ты пропустил ДВЕНАДЦАТЬ СЕЗОНОВ! ЭТО ЧУДОВИЩНО!

– Но начинать с тринадцатого… как-то неловко.

– Клан простит тебя! Я это обеспечу!

Ну что же, заманчиво. Действительно, вся родня из года в год «ежелетне» собиралась на песчаных островах под Саратовом и веселилась там. И все возвращалась веселыми, дружными и, главное, духовно очистившимися! А я? Откололся. Как везде – «на отшибе обоймы». Бедую тут. И даже болею. А наш «саратовский куст» – это два, даже три поколения блистательных медиков, жаждущих меня увидеть и осмотреть! Едем! А вдруг и вправду моя неуправляемая дочка и такая же жена подправят свое нравственное здоровье на семейном празднике? Не говоря уже обо мне.

Если уж делать, то по максимуму. «…Как у Муму!» – добавляли обычно мы с Игорьком в эпоху цинизма. Но та эпоха, к счастью, прошла. И игра словами, присущая мне, неуместна. Едем за семейными ценностями… в кои-то веки!

Причем решим сразу всё. Как говорят бильярдисты – в один удар. Захвачу еще и Никиту – моего петербургского друга, который тоже жалуется на мою душевную скупость. А ведь Дубровичи – Иришка с Никитой – единственная семейная пара, с которой мы дружим, последняя опора нашей семейственности. И мы для них – то же самое. Так как же не дружить? Никита любит рыбачить, вернее, хочет любить… Но жена не пускает. Но с нами – отпустит: семья, дочь. Пусть порыбачит. И немножко – пофордыбачит. А она – в Италию, там у нее дела, на которых держится, кстати, их благосостояние. Да и наше – дают нам в долг! В связи с чем мне приходится много работать. Порой – удачно. Никиту берем. Тем более, у них с моей дочкой Настькой отношения шутливо-кокетливые. И если я ей скажу, что мы едем на Волгу с Никитой – завизжит от восторга! И вырвем ее из того болота, в котором тонет она в свободное от учебы время. И все получится. Ну, башка!

В восторге я даже ударился ею (башкой) о стену, проверяя на прочность… Цела! Набираю номер.

– Никитон! У меня предложение… Ирка согласится.

Умею я лыко вязать! И – не лыком шит!

ОСТРОВ

Осталось теперь – вписаться. Себастьян наш суров, но не справедлив. Никиту – еще одного красавца (считая красавцем себя) – вряд ли потерпит. Пока не акцентируем. Никитушка, хоть красавец (благодаря родителям), и миллионер (благодаря Ирке), и доктор наук (благодаря себе) – при всем этом крайне раним.

Как только мы причалили (на местной длинной лодке, называемой здесь «гулянка» и вмещающей до двадцати человек), Никитушка сразу заметался, вытаращив глаза. «Так… что делать?» Построить тут дом? (Непонятно из чего). Накопать червей? (Которых сроду не было в этом песке).

– Не горячись, Никитушка! – сказал я ему.

От счастья, что он на острове – на острове свой мечты – он кидался буквально на все!

Пока что нас встретили только женщины клана, причем Никитушку – крайне благосклонно. Это так завсегда! Чем он, почему-то, не пользуется… У каждого свои странности. Но начало хорошее.