Любовь. Футбол. Сознание.

Я вижу: еврейский супермаркет, еврейский шляпный магазин, еврейскую лавку старьевщика, еврейский строительный рынок, еврейскую аптеку, еврейскую почту, еврейскую мясную лавку с деликатесами, необязательно еврейский – во всяком случае, без ивритских букв – цветочный магазин, магазин одежды, тоже без намеков на религию владельца, а также: закусочную, стейк-хаус, стоянку стейк-хауса, охранника стоянки стейк-хауса, автобусное кольцо, автобусы, въезд на мост, мост, продавцов овощей под мостом, лавки старьевщиков под мостом, магазины электроники под мостом, магазины кроссовок под мостом, а потом – лестницу.

Мои подошвы касаются поочередно каждой ступеньки, рядом со ступеньками решетка, которая должна воспрепятствовать падению людей на дорогу, под колеса автобусов, такси, пожарных, грузовых и полицейских машин, затем платформа, вид с платформы на крыши, вид с платформы на фасады, вид с платформы на мост и на фасады и крыши за мостом, вид ожидаемо перекрывает прибывающий поезд подземки.

Поезд чистый и серебряный, он блестит, блестят двери подземки, которая называется подземкой, хотя здесь ездит над землей, двери открываются, я вхожу, вижу людей различных цветов и форм, в разной одежде, с разными целями, двери закрываются, подземка, которая здесь ездит над землей, отъезжает, она едет медленно, въезд на мост, сам мост, шум, сначала шум и вид с моста на воду, над ней: другие мосты, на них другие поезда, в них другие люди, другой берег, тоннель, грохот, звук разрушения пространства, насильственное разделение реальности на здесь и там, в окнах – чернота.

Или зеркала, в зависимости от фокуса, или изображения тел, и одежд, и поручней, и стоп-кранов, и всего, что вместе движется именно в этом отрезке Солнечной системы – заключенное в грохоте, оно несет этот отрезок мимо станций, на которых я не выхожу, мимо коротких перерывов в черноте на пути к определенному свету.

Я вижу пол внутри вагона, если смотреть из самого вагона, то он не движется, но с абсолютной точки зрения он движется и ускоряется по прошествии определенного отрезка времени, который рассчитывается из различных базовых свойств Вселенной, таких, как импульс, масса, инерция, гравитация. Я твердо стою на полу вагона метро, который несется все быстрее по четко определенному пути к четко определенной цели, моя рука сжимает металлическую штангу, на которой находятся микробы, не представляющие опасности для моей иммунной системы, я переношу свой вес с одной ноги на другую благодаря сигналам, исходящим от моих мышц и органа в слуховом проходе, пол движется, и система, расположенная у меня в ушах, заботится о том, чтобы сокращались именно те мышцы, которые должны сокращаться, чтобы я твердо стоял на полу, который движется по рельсам, проложенным по планете, которая тоже движется, а потом поезд останавливается, и я выхожу.

Я выхожу на улицу. Я пересекаю ее, оказываюсь на другой стороне, повсюду дома, они из дерева, камня и стали, из гипса, штукатурки и стекла, и я иду мимо них, а потом останавливаюсь перед одним из домов, прямо перед проемом в его середине, один метр в ширину, два метра в высоту, а над проемом вывеска, и я поворачиваю тело, которое и есть я, на девяносто градусов вправо, к проему, в проеме темно, почти черно, и я вхожу в проем, и вот я внутри.

Я чувствую, как бьется мое сердце

Я стою в темном помещении. Мои подошвы стоят на полу. Пол примыкает к стенам, на которых висят предметы, выделяющиеся на фоне стены, материалом, цветом и назначением. Я стою в темном помещении, рядом со мной кто-то стоит, рядом с ним тоже, и перед ним, и за ним, точное число стоящих никто не считал, но их много, тела стоящих соприкасаются, их голоса и взгляды тоже, и вместе им удается поднять температуру в помещении до такого уровня, какой каждый из них по отдельности назвал бы невыносимым.

Я чувствую, как возрастает уровень шума в момент, когда на экране над стойкой бара появляется мяч, лежащий на столе, на фоне поля, в конце коридора, а рядом с мячом стоит кубок, и в помещении, где стою я, в других, где я не стою, на другой стороне улицы, города, континента и океана люди говорят хоть и не больше и не быстрее, чем раньше, но громче.

Невообразимое число пар глаз воспринимает невообразимое число воспроизведенных с разным разрешением копий изображения мяча рядом с кубком, звук телевизоров приходится прибавлять, потому что разговоры перед телевизорами стали громче, потому что голоса телевизионных комментаторов стали громче, потому что разговоры на десятиэтажном круге, окаймляющем поле, на фоне которого лежит мяч на столе рядом с кубком, стали громче.