Любовь. Футбол. Сознание.

Он все еще смотрит на меня, я перевожу взгляд на стену напротив двери, в торце его кабинета-пенала, и вижу, что она выкрашена в желтый, что краска, вероятно, содержит акрил, что стена, похоже, оштукатурена машинным способом, так как штукатурка безупречно ровная, вряд ли это могла сделать рука человека, да и здание слишком велико для ручной отделки. Я смотрю на стену, словно в окно.

– I see[19].

Он вздыхает. Куда он смотрит, не знаю, я смотрю на стену.

– Are you happy here in New York?

– Yes.

– What do you do?

– What do I do?[20]

Я опять смотрю на него.

– When you don’t work on this[21].

Он указывает кивком на мой конспект, уже приземлившийся на письменном столе.

– I take walks. I listen to music[22]. – Я вру.

– Do you see people?

– Yes, sometimes.

– Have you met some of the other students?

– Yes.

– Do you go out for beer?[23]

Он улыбается. Я тоже улыбаюсь. Мы оба знаем, что немцы любят пиво, так же как американцы, и чехи, и лаосцы, и тайцы, и французы, и швейцарцы, и, наверное, все неисламские нации этой планеты, но я улыбаюсь ему так смущенно, как только могу, – хочу, чтобы он думал, будто застал меня врасплох, и хочу, чтобы он этому обрадовался.

– Yes, we do[24].

Он рад.

– Excellent. Always remember: You are in NewYork. Go out. Meet people. Have fun. Don’t stay in too much. Don’t work too much. You can do these things when you are back in Germany.

– You are right, Professor. Thank you very much[25].

Мы не пожимаем друг другу руки. Это мы сделали при первой встрече и, вероятно, повторим при последней, так что после краткого кивка я делаю шаг в сторону из узкого зазора между письменным столом и стеной, профессор возвращается к своей работе, я выхожу в открытую дверь, оказываюсь в коридоре под неоновым светом и думаю: только здесь, в Нью-Йорке, я могу так хорошо сидеть в комнате, смотреть в окно и думать, вот там за окном Нью-Йорк.

Solid Ground[26]

Дома я открываю электронную почту: «Read some of the basics again. It’s always good to put an argument on solid ground»[27], – написал он мне вдогонку, как только я вышел из его кабинета. Так что я читаю текст о том, можем ли мы знать, каково быть летучей мышью. При этом я представляю себе ее, как она в алюминиевой трубе летит во тьме над Атлантикой, сквозь грозовой фронт, во вспышках молний за двойными стеклами иллюминаторов, маски для сна и носы, закрытые глаза и открытые рты, слюна, капающая с губ, местами лампочка светит на прыгающую книгу, наигранное хладнокровие, искренний страх.

Затем я читаю текст о некой гипотетической суперученой по имени Мэри, которая родилась и выросла в черно-белой комнате и через черно-белые мониторы изучила все физические явления мира, и теперь неизвестно, узнает ли она что-то новое, впервые увидев красную розу. При этом я представляю себе, как она заходит в свою кухню с темно-коричневым деревянным полом и оранжевыми шкафчиками, представляю, как она держит чайник под открытым краном, ставит его на подставку и включает, а сама принимается нарезать имбирь: так… так… так… так.

Я читаю текст о непротиворечиво представимых существах, полностью идентичных нам по физическому строению и неотличимых от нас в поведении, однако наполненных абсолютной внутренней темнотой, о людях без каких-либо переживаний, зомби, и я представляю себе, как она заливает кипятком кусочки имбиря в толстостенном стакане, и приятно кусачий пар проникает ей в нос, и она ждет, пока стакан не наполнится, отставляет чайник, и лишь тогда делает «хм-м-м».

Я читаю текст о мозге в резервуаре, которому компьютер внушает иллюзию, будто он человек и живет настоящей жизнью, и представляю себе, как она садится на диван с имбирным чаем в руках, сбрасывает обувь, поджимает ноги и свободной рукой накрывает их пледом.

Я читаю текст о моделировании мозга с помощью всего китайского народа, по человеку на каждый синапс, и представляю, как она включает телевизор, а там показывают клип Алиши Киз и Джея-Зи Empire State of Mind. Я представляю себе, что картинка расплывается, оттого что у нее в глазах слезы, но она не плачет, она лучше споет, и она подпевает во весь голос, поет назло своим слезам и разочарованию и тому, что она поет свою любимую песню уже дома, а не там, где та была написана, и не с тем, для кого она раньше хотела бы ее спеть, и она держит имбирный чай под носом и поет – чаю, пустой гостиной и нашему темному, холодному, незначительному родному городу.

Я бросаю чтение. Эмпайр-стейт-билдинг светится синим.

Я представляю, как она заплетает косу. Она сидит прямо. Она сосредоточенно смотрит в зеркало, она мурлычет мелодию, ее пальцы умело укладывают прядь за прядью. Я представляю себе воздух в ванной, минут пятнадцать назад она приняла душ, зеркало уже отпотело, но воздух все еще теплее, чем в коридоре и в гостиной. Она смотрит на свои волосы, которые превращаются в косу, прядь за прядью, медленно, но неуклонно, она знает это, и она знает, что коса будет идеальной, а она – красивой.