– Нет, мои сладкие! Вы ошибаетесь! Сегодня утром я говорил с вашим братом. Он желает вам только добра. Я много думал. Этот Мешкоголовый… Верн, если я ничего не напутал. Лично я его не знаю. Видел, конечно, как он ходит за вашим братом. Но Арти ему доверяет! Надежный, как Гибралтарская скала! Влюблен в вас без памяти! Ваши страхи понятны! Обычные девичьи страхи! Даже ваша мама! Чуть не сбежала от алтаря в день нашей свадьбы! И что бы со мной тогда стало? Подумать страшно!
Он был крупным и сильным мужчиной, с многолетним опытом хитроумия и изворотливости. Они не сумели его удержать. Направляясь к выходу, папа продолжал сыпать восторженно-высокопарными фразами, совершенно не слушая, что ему говорят.
– Папа! – хором крикнули близняшки. – Помоги нам!
– Обожаю! Обожаю вас, мои бабочки! Ваша мама будет счастлива! – С тем он и ушел.
Близняшки снова уселись за пианино. Ифи потом рассказала мне, что в те минуты они обе думали про пистолет.
– На самом деле, мы и не ждали помощи от папы. Но мы спрятали пистолет под сиденье скамейки у пианино. Оно открывается, и там под ним есть место для хранения. Мы сидели прямо над пистолетом, и мысль о нем закралась нам в головы, как змея, выползшая между ног.
Я забралась в свой шкафчик под кухонной раковиной и съежилась там, слушая мерное тарахтение маминой швейной машинки. Маму не насторожило, что я прячусь в шкафчике за закрытыми дверцами. Она была рада компании и говорила без умолку, обращаясь к своим рукам и не нуждаясь в ответных репликах. Больше всего ее занимала тема обеда, который символизировал для нее распад семьи.
– Никто не приходит. Приходят потом, с опозданием на три часа, и ждут, что им подадут кушать… Но у меня тут не буфет с кулинарией на скорую руку… И Цыпа болеет, я это знаю, и Ал тоже знает и пичкает его таблетками, и он может сколько угодно кричать, что все хорошо, но материнское сердце не обманешь… уносятся прочь… подхваченные непонятным течением, которое унесет их бог знает куда… Хорошо, если они потом позвонят, а то мы даже и не заметим, что они исчезли…
Я мысленно перебирала возможные решения. Может, обратиться за помощью к Хорсту, или к кому-то из старых смотрителей аттракционов, или даже к рыжим? Близкие друзья Ала, включая Хорста, не станут вмешиваться в семейные дела Биневски. А вот рыжие, наверное, сумеют помочь. Мне представилась колонна разъяренных женщин, марширующих на высоких каблуках. И тут же представился папа, стоящий посреди парка аттракционов. Он стоит совершенно спокойно, скрестив руки на груди, а затем объявляет:
– Вы все уволены! Получите расчет в бухгалтерии, и до свидания!
Но по-настоящему плохо мне было совсем по другой причине. На самом деле, мне не хотелось, чтобы близняшек спасли. Я была рада, что Арти на них злится, рада, что он не желает их видеть, просто счастлива от того, что они окончательно выбыли из гонки за внимание Арти. Мое темное, гнойное сердце билось в восторге при одной только мысли о том, что близняшки, такие талантливые и красивые, достанутся мерзкому Мешкоголовому.
Девочки из Клуба близняшек, собиравшие афиши Элли и Ифи, их автографы, фотографии, футболки с портретами, приходившие на представления вдвоем в одной юбке – как эти девочки отнесутся к тому, что их очаровательных кумиров трахает какой-то урод с мешком вместо лица? Жуть! Кошмарррр!
Я ненавидела себя за это злорадство. Моя радость меня пугала. А вдруг я и вправду чудовище? А если они вправду несчастны, а я не делаю все возможное, чтобы помочь им? И кто я после этого?
– Полвторого, голубка! – крикнула мне мама.
Я выбралась из-под раковины и отправилась помогать Арти готовиться к представлению, начинавшемуся в два часа дня.