Интимная жизнь Зефира Макгарка проходила на заднем сиденье его микроавтобуса за непроницаемыми брезентовыми занавесками на окнах. Если в какой-то из вечеров к Арти выстраивалась очередь из девиц или ему вдруг не нравилась очередная красотка (вкусы Арти не отличались оригинальностью: он любил типовых блондинок с пышными формами, как в рекламе косметических средств), он отсылал их к Макгарку. Он не трудился изобретать что-то оригинальное и всегда говорил им одно и то же: «Вы меня очень обяжете, если утешите моего верного лейтенанта в его спартанском уединении».
Видимо, данный прием работал, и Макгарк получал свою порцию женской ласки, необходимую для поддержания здоровья и хорошего настроения. Макгарк был истинным джентльменом, и никто из его утешительниц, стучавшихся к нему в окошко в темноте после закрытия цирка, не убегал на рассвете, рыдая от страха, боли или стыда. С гостьями Арти такое случалось не раз, но охранники их отлавливали, успокаивали и давали деньги за молчание.
Любовные свидания Макгарка всегда проходили пристойно и скромно. Его ни разу не видели в женской компании, он никогда не опаздывал на работу. Мы решили, что он провожает своих дам к воротам еще до рассвета и на прощание целует им ручки. Арти утверждал, будто Макгарк скармливает их кошкам Хорста, но от Арти можно было услышать еще и не то. Сам Макгарк молчал и вежливо, но непреклонно уходил от расспросов.
Однажды мне не спалось, в голову лезли тревожные, мрачные мысли, и я решила пройтись, чтобы проветриться. Тогда-то я и услышала кое-что странное. Но в ту ночь у меня в голове все смешалось, и, возможно, мне просто пригрезилась половина услышанного, а вторую половину я недопоняла.
Я забралась на капот грузовика с генератором и прижалась разгоряченной щекой к прохладной серебряной урне с прахом дедушки Биневски, служившей украшением на капоте. Все водители генератора жаловались, что на скорости выше тридцати пяти миль в час ветер свистит в ручках урны и ревет, как сирена. Ал отвечал: «Ну, бывает», – и вопрос был закрыт.