Любовь горца

Напор сменился наслаждением, исходившим от сплетенных тел, Филомена чувствовала, как ее омывает влажное вожделение, что ее со всех сторон окружает твердое мужское тело. Что оно проникло внутрь нее.

– Ты выдержишь меня еще больше? – спросил Лиам, задыхаясь.

Филомена открыла глаза. Неужели может быть больше? Он снова вытащил член, и, глядя на нее расширенными глазами, снова бросился вперед. Лиам дотронулся до такого места внутри нее, о котором она даже не догадывалась. Голова Филомены моталась из стороны в сторону, она издала крик экстаза.

– Да, – прошептал он лихорадочно. – Я знал, что ты примешь всего меня, Мена! – и он снова и снова толкал член вперед. Он двигался, не теряя контроль над собой, шторм превращался в бурю, а буря в ураган. Лиам поднял Филомену на невероятную высоту и повернул свой член так, чтобы он скользил вдоль того места внутри нее, благодаря которому она кричала и сжималась вокруг его плоти по всей его твердой длине, и он проникал все глубже и глубже, снова и снова.

Филомена опиралась на камень и старалась найти ритм, соответствующий его движениям. Она предвкушала каждый его скользящий вход с нескрываемым восторгом и печалилась, ощущая, что он выходит из нее. Внутри туманов Самайна между ними стала возникать нерушимая связь, они поклялись этой ночью, этим актом, этим взаимным наслаждением, что залечат раненые души друг у друга.

Когда она достигла еще одной кульминации, ослепившей ее чистым блаженством, Филомена оплела ногами его равномерно двигающиеся бедра, чтобы он вошел в нее еще глубже. Дрожь наслаждения охватывала ее волнами, одна за другой.

Лиам выкрикнул ее имя в ночное небо, когда ее пульсирующее тело охватило его распухший член по всей длине. Горячий поток его семени излился прямо внутрь. Его огромное тело, скрученное спазмом, прижалось и соединилось с ней в том месте, где уже нет ни правых, ни виноватых. Где последствия не имеют значения, а завтра означает возможность, а не обязанность.

Они оставались там еще долго после того, как шторм наслаждения миновал. Лиам удерживал ее, как в колыбели, на сильных руках, не покидая ее мягкое тело.

– Знаешь, барышня, я не хочу отпускать тебя, – признался он.

Филомена ласково гладила суровые углы и гладкие поверхности такого любимого лица. Какой мужчина! Редкий, замечательный, невероятный человек! И пусть только в эту минуту, но он принадлежал ей. Это было настоящее чудо!

В ответ на ее прикосновение он снова двинул бедрами, подаваясь вперед, и она с удивлением поняла, что Лиам снова готов и снова добирается до того места глубоко внутри, где дрожит чистое, горячее ощущение блаженства.

Но он же излился в нее, она в этом уверена. Лиам блеснул ослепительной улыбкой на загорелом лице и пожал плечами вместо объяснения:

– Такая особенность Маккензи.

Затем его член снова начал медленно, но настойчиво двигаться.

– Когда я кончу здесь, мы, наверное, вернемся в замок, и тогда я буду готов взять тебя снова.

– О боже. – Все, что она смогла произнести, когда новый горячий приступ наслаждения лишил ее способности что-нибудь говорить, и Лиам начал новое неустанное восхождение к вершинам блаженства.

Глава 20

Последний раз, когда Филомена глядела на мир сквозь густую сетку черной вуали, она проезжала через перевал, направляясь в сторону замка Рейвенкрофт. И теперь, и тогда вуаль была не модным аксессуаром, а скорее частью похоронной одежды, деталь, скрывающая ее стыд, ее лицо, ее личность. Несмотря на то что потом Филомена сняла шляпу, вуаль тайны была ее постоянной спутницей жизни в замке Рейвенкрофт-Кип. Только на краткое и такое счастливое мгновение Филомена сумела забыть, кем она в действительности является.

Она – леди Филомена Сент-Винсент, виконтесса Бенчли, предположительно сумасшедшая, узница клиники Белль-Глен. Беглянка, преследуемая короной и ее благородным мужем, прячущая свое безумие. В течение той волшебной осени, что она провела в Уэстер-Росс, она научилась презирать ту женщину – слабовольную, безгласную дурочку, жертву насилия. Вечно молчащую, никому не нужную и несчастную.

В первые же пять дней Филомена Локхарт стала ей ближе, чем виконтесса Бенчли за пять лет. Гувернантка и старая дева, она победила множество страхов, смеялась, танцевала, отчитывала, лечила и делилась с трудом приобретенной мудростью.

Она могла противостоять в схватке с самим Демоном-горцем, и не только вышла победителем, но сумела завоевать его раненое сердце. Хотя при этом потеряла свое.

Ее отражение в окне вагона показало, что на ее лице не было ни следа той мягкости и довольства, которое она позволила себе чувствовать во время пребывания в Хайленде. Полные губы вытянулись в нитку, демонстрируя строгую сдержанность, глаза стали узкими и тусклыми, кожа – бледной, лишившись фарфоровой белизны с розовым оттенком.

Филомена спряталась в небольшое пустое купе в поезде, где было мало народу, чтобы собраться с мыслями, точнее, с грустными мыслями.