Любовь и бесчестье

Элспет помогла Веронике переодеться и уложила ее волосы. Вероника вымыла руки и попыталась освежить лицо прохладным компрессом, но это не помогло. Ее щеки пылали, и это было признаком того, что гнев ее достиг точки кипения.

К моменту, когда Вероника вошла в парадную столовую, градус ее гнева поднялся настолько, что она уже дрожала от ярости.

– Это твой обычай опаздывать, – сказала тетя Лилли и потянулась за пшеничной лепешкой, блюдо которых стояло на столе. – Я думала, твои манеры стали лучше.

Вероника остановилась в дверях перевести дух и заставила себя немного успокоиться.

Дядя Бертран восседал во главе стола, тетя Лилли напротив, кузины и кузены расселись, как им заблагорассудилось. Должно быть, поместить Веронику предполагалось где-то посередине, принимая во внимание ее положение бедной родственницы, которое сочли приемлемым даже в ее собственном доме.

Вероника предпочла не обратить внимания на тетю и дядю и направилась прямо к стулу напротив Аманды. Кузина улыбнулась ей через стол. Выражение ее лица казалось бы полным нежности и очарования, если бы не хищный блеск в глазах.

– Где оно?

– Где что, Вероника? – спросила тетя Лилли. – Сядь, девочка.

– Где зеркало? – повторила Вероника, не сводя взгляда с Аманды. – Тебе не удастся воровать у меня в доме.

– Вероника! – воскликнула в ужасе тетя Лилли. – О чем ты говоришь?

– Ты украла зеркало. Где оно?

Аманда промокнула салфеткой уголок рта:

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– В Лондоне я давала тебе деньги по доброй воле.

Однако зеркало я не собираюсь тебе дарить.

Аманда повернулась к матери:

– Право, матушка, я не знаю, о чем она говорит. Пожалуйста, заставь ее перестать говорить обо мне такие ужасные вещи.

– Вероника, – сказал дядя Бертран, – ты не можешь никого обвинять бездоказательно.

– Моя горничная – свидетельница, – возразила Вероника. – Она видела тебя в моей комнате, Аманда.

Тетя Лилли встала, бросила салфетку, подошла к дочери и встала за спинкой ее стула:

– Аманда не воровка.

– Я просто хотела посмотреть твои комнаты, – сказала Аманда. – Сегодня утром ты исчезла, и с тех пор я тебя не видела.

– И это тоже проявление неучтивости, Вероника, – добавила тетка.

– Сомневаюсь, графиня, – послышался голос Монтгомери из-за ее спины, – что тема этой беседы продиктована грубостью.

Вероника подняла на него глаза и увидела, что он в упор смотрит на дядю Бертрана:

– Нам с вами надо поговорить. Немедленно!

Сейчас Монтгомери совсем не походил на того человека, с которым она рассталась час назад. Голос его был ледяным, а лицо исказила такая ярость, что она бы содрогнулась, будь эта ярость направлена на нее.

– Вам бы следовало поучить вашу жену, Монтгомери, – сказала тетя Лилли, снова садясь на место. – Она непозволительно груба с Амандой.

Монтгомери посмотрел на Веронику.

– Она украла мое зеркало. Пришла в мою комнату и украла Туллох Сгатхан.

С минуту Монтгомери изучал лицо Аманды, потом окинул взглядом весь стол. Надо сказать к чести остальных кузин, они не поднимали на него глаз и выглядели так, будто им хотелось оказаться в другом месте. Судя по всему, ярость Монтгомери не затронула только Аманду, дядю Бертрана и тетю Лилли.

Монтгомери сделал движение к жене и нежно обнял ее за талию.

Тетя Лилли смотрела на них, хмурясь:

– Она была непозволительно груба с Амандой, Монтгомери. И ей следовало бы проявить любезность и извиниться перед ней.

– Это вам следует извиниться перед Вероникой, – сказал Монтгомери, опережая Веронику. – Вы заняли ее место за столом. – Он повернулся к графу Конли: – Вам я тоже не давал разрешения занять мое место во главе стола, сэр. Как и выспрашивать моего поверенного о состоянии моих финансов и положении моей жены.

Монтгомери сделал знак одной из служанок.

– Попросите миссис Броуди прийти сюда, – сказал он, прежде чем обратить внимание на Аманду. – А теперь пора сказать правду. Вы взяли зеркало?

Лицо Аманды приняло такой же ярко-красный цвет, как лицо ее отца. Взгляд, брошенный ею на Веронику, был полон ненависти.

Миссис Броуди пришла не позже чем через три минуты, а до ее прихода царило смущенное молчание. Взгляд Монтгомери будто вынуждал всех молчать. К счастью, никому не пришло в голову бросить ему вызов и заговорить.

– Где вы поместили наших гостей, миссис Броуди?

Он снова повернул голову, чтобы видеть лицо Аманды.

– Молодую леди в Зеленой комнате, ваша милость.

– Я предоставляю вам последнюю возможность, – сказал Монтгомери.

– Не можете же вы не верить моему слову, – сказала Аманда, вставая.

– Аманда! – Повелительный голос тети Лилли потерялся в начинающейся истерике ее дочери.

– Никто никогда не обращался со мной так ужасно за всю мою жизнь, – вопила Аманда.

Она обратила свой взгляд к отцу, ища у него поддержки, но граф продолжал краснеть и никак не показывал, что замечает смущение дочери.

Монтгомери повернулся к Веронике и протянул ей руку. Они вышли из столовой, держась за руки – их пальцы были переплетены. Граф Конли устремился за ними, дальше проследовала графиня и наконец Аманда, теперь ударившаяся в слезы. За ними шли четыре остальных кузины и кузена, две горничные и миссис Броуди.

Недоставало только волынщика, чтобы процессия выглядела торжественно.

У двери в Зеленую комнату Монтгомери остановился, обернулся и посмотрел на Аманду:

– Спрашиваю вас в последний раз. Вы взяли зеркало?

– Я жалею, что мы сюда приехали, – сказала Аманда плаксиво.

– Я тоже жалею, – с расстановкой парировала Вероника.

Монтгомери сжал и выпустил ее руку, повернул дверную ручку и толчком открыл дверь. Он посмотрел на миссис Броуди и жестом попросил ее выйти на первый план.

– Будьте любезны, миссис Броуди.

– Зеркало оправлено в золото и вот такого размера, – сказала Вероника, разведя руки примерно на фут. – На тыльной стороне оно по кругу украшено алмазами.

Миссис Броуди кивнула и вошла в комнату.

– Я продолжаю настаивать, – сказала Аманда. – Это самое ужасное и гнусное вторжение, отец. Не можешь же ты позволить ему вести себя подобным образом. Это не только грубо, но и… – Голос ее пресекся.

– Вне всякого сомнения, это поведение американца, – сказал Монтгомери. – Вы это собирались сказать?

Вместо ответа Аманда отвела глаза.

Монтгомери перевел взгляд на графа:

– В Виргинии джентльмен не стал бы выпытывать сведения о состоянии дел другого джентльмена. Если, конечно, у него не было бы оснований считать второго вором или негодяем. Вы именно такого мнения обо мне?

У дяди Бертрана был такой вид, будто у него что-то застряло в горле.

Он несколько раз кашлянул. Лицо его все еще оставалось багровым, а взгляд блуждал по комнате, избегая встретиться с взглядом Монтгомери.

– Я не желаю больше здесь оставаться и не позволю позорить мою семью, – сказала тетя Лилли.

– В таком случае вам лучше начать укладываться, – ответил Монтгомери. – Мне не нравятся гости, будь они даже родственниками, которые позволяют себе воровать.

Он сделал жест рукой, и в этот момент из комнаты вышла миссис Броуди и протянула ему зеркало.

– Я хочу, чтобы вы покинули мой дом в течение часа, – бросил Монтгомери.

– Но мы только что прибыли, – возразила тетя Лилли. – Должна вам сообщить, что путешествие отняло у нас более двух дней. Не можете же вы думать, что мы тотчас же повернем обратно.

– Не только думаю, – возразил Монтгомери ледяным тоном, какого Вероника никогда не слышала от него, – но если вы не уложите свои вещи в указанное время, которое я отвел вам на сборы, то окажетесь в карете без них. Я вам это обещаю.

Вероника полагала, что он повернется и уйдет. Однако вместо этого Монтгомери взял ее за руку и потянул за собой. Ей пришлось почти бежать, чтобы угнаться за ним. И вместо винокурни он направился в свою комнату.

Когда они оказались внутри, муж захлопнул за собой дверь с грохотом, похожим на пушечный выстрел. Потом вручил ей зеркало, которое ему отдала миссис Броуди.

– Это даже хуже, чем не иметь семьи вообще, – сказал Монтгомери. – Пожалуй, для одного человека это слишком.

– Сказать по правде, я не воспринимаю их как членов моей семьи, – призналась Вероника. – Они просто родственники.

– Что ты имела в виду, когда напомнила Аманде, как она донимала тебя раньше? Она и прежде крала у тебя?

Вероника опустила глаза на ковер и молча созерцала его. Как странно, что прежде она никогда не замечала, что он сине-белый, выткан причудливым образом, и узор на нем слегка напоминает греческий. Монтгомери не заговаривал, не двигался, не побуждал ее говорить. Он просто стоял и терпеливо ждал.

– Нет, Аманда не крала у меня, – сказала Вероника наконец. – Я платила ей, чтобы она оставила меня в покое.

– Платила ей?

Вероника посмотрела на него. Монтгомери хмурился, и выражение его лица было более чем просто недоумевающим. Ее родственники все еще находились в Донкастер-Холле, и, если бы она не облекла свои мысли в точную форму, Монтгомери, вне всякого сомнения, обыскал бы дядю Бертрана.

– Думаю, Аманда опасалась, будто я нанесу ущерб репутации ее семьи, – сказала Вероника. – Она постоянно ябедничала на меня тете Лилли и дяде Бертрану. «Она не закончила домашнюю работу. Она сделала ее плохо. Она странно себя ведет». Кузина походила на репей в башмаке, и потому мне было легче заплатить ей за молчание.

– Значит, это она стояла за разоблачением в ту ночь, когда ты отправилась на собрание Братства Меркайи?

Вероника кивнула.

– Почему же ты все-таки пошла, зная, что есть основание опасаться быть разоблаченной?

Теперь Монтгомери больше не хмурился, но на лице его появилось выражение, которое ей часто случалось видеть прежде. Он смотрел на нее с любопытством и некоторым недоверием.

– Потому что я хотела узнать больше о себе, и это желание пересилило опасения, – ответила она.

– Узнать о своем «даре»?

Возможно, теперь был подходящий момент, чтобы признаться во всем.

– Не только о нем, – сказала Вероника, сжимая руки перед грудью. – Я хотела узнать, можно ли говорить с мертвыми.

С минуту Монтгомери не произносил ни слова. Когда наконец заговорил, то не попытался ее критиковать. Вместо этого сказал нечто такое, что ее удивило:

– Я невзлюбил твою кузину со дня нашей свадьбы.

– Но Аманда всем нравится.

– В таком случае можешь считать меня чудаком, не похожим на всех. Дело в том, что она флиртовала со мной.

– Аманда флиртует со всеми мужчинами.

– Я счел неуместным то, что она пыталась флиртовать с женихом в день свадьбы.

– Она делала это, только чтобы позлить меня.

– Но почему?

– Аманда хитрая, эгоистичная и избалованная. Она рассматривает всех только с точки зрения выгоды. И если она видит что-то, что хочет иметь, берет это.

– По-видимому, даже если для этого надо прибегнуть к воровству.

Вероника кивнула.

– Но чем вызвана ее антипатия к тебе?

Вероника пожала плечами:

– Не знаю. Разве тебе не случалось встречать человека, который мгновенно и беспричинно проникся бы к тебе антипатией? Или чтобы вдруг к тебе, напротив, прониклись любовью с первого взгляда?

– Едва ли, – ответил он. – Вот мои братья были очаровательными. А я был заблудшей овцой.

– Я бы расспросила тебя о них, но у тебя всегда такое замкнутое лицо, будто ты не хочешь говорить о прошлом, будто Виргиния – закрытая тема, и мне не следует проявлять любопытства на этот счет.

С минуту Монтгомери внимательно смотрел на нее и, как ей показалось, наконец пришел к некоему решению.

– Мой дед построил Гленигл так, что он стал точной копией Донкастер-Холла, – сказал Монтгомери внезапно.

Удивленная, Вероника только моргала.

– Точной?

Монтгомери кивнул:

– Вплоть до обоев.

Так вот почему она ощущала в нем столь противоречивые чувства, включая и неизбывную печаль.

Минутой позже Монтгомери вышел – просто повернулся и покинул комнату, так ничего и не сказав.

Вероника продолжала неотрывно смотреть на дверь, гадая, следует ли ей пойти за ним. А вместо этого она открыла дверь, ведущую в ее комнаты, тихонько затворила ее за собой и удалилась к себе.