Любовь и диктатура

Степана Глебова мучили так, что нужно стало поторопиться с казнью. Он мог не дожить до неё. Последние свои дни провёл он в специальной клетке, утыканной дубовыми гвоздями. Он и стоял на этих гвоздях. Пётр сам выбирал, как казнить его. Глебова посадили на кол. В Москве стоял в те дни тридцатиградусный мороз. Чтобы преступный майор, посягнувший даже на ненужное Петру, не замёрз раньше времени, на него велено было надеть шубу и шапку. Казнь началась в три часа пополудни, а умер Глебов только в половине восьмого вечером следующего дня. За мучениями Степана Глебова заставили наблюдать его жену. Она не вынесла этого кошмара и нашла момент наложить на себя руки ещё до того, как мучения эти прекратились. Пётр пытался ещё о чём-то говорить с майором Глебовым, когда он уже умирал. Тот нашёл в себе силы плюнуть ему в лицо…

Потом замолчит она на целых двадцать лет… Новая беда обрушится на неё, измученную одиночеством, одряхлевшую душой, когда суровый властелин начнёт новое ужасное дознание по делу наследника своего, царевича Алексея. Примет она новые вины, которых опять не было, примет и смерть любимого сына.

Всего опальная царица Евдокия провела в заточении двадцать девять лет. Пережила своих недоброжелателей, самого Петра, сына, друзей, единственного человека, которого любила по-настоящему, даже внуков своих. И всё же перед смертью она подвела итог своей незадавшейся жизни вполне в христианском духе: «Бог дал мне познать истинную цену величия и счастья земного». Если эти слова принадлежат действительно ей, то не столь уж и проста была эта женщина, вся трагедия которой в том, что довелось ей оказаться на самом изломе крутого российского времени…

Между тем царица Евдокия выполнила свою историческую миссию. Петра, не созревшего до семейной жизни, женили поспешно и рано с демонстративной целью. Это был больше политический акт. Женившийся человек почитался хозяином в доме и хозяином всего доставшегося ему наследства. Ему уже не нужна становилась никакая опека. Правительница Софья окончательно становилась лишней. Вместе с Евдокией Петру вручалась возможность бороться за власть. Перед Россией открывались неведомые исторические перспективы. Пётр воспользовался своими правами в полную меру. Евдокия стала предлогом начинавшейся великой ломки. Ни Пётр, ни Россия этого подвига царицы Евдокии Фёдоровны не оценили…

Сюжет второй: Екатерина и Григорий

Великая неудачница

Екатерина Великая стоит того, чтобы допустить в этом повествовании первое исключение. Да, она не мужчина, ясное дело. Но стиль её власти, отчасти и сам стиль жизни, может дать фору и пример многим даже и знаменитым властителям. Возможно, длительный период российской истории, когда первыми в ней были только женщины и не случаен вовсе. А пример Великой Екатерины, тут и есть самый доказательный. Ни один мужчина её поры и думать не смел о том, чтобы оспорить её силу и власть. Странное дело, в её правление даже любовь оказалась уполномочена в своих небывалых правах, становилась частью государственной политики и содержания власти. Собственно, это и будет основой нового нашего сюжета. Об этом и продолжим.

Как правило, великая жизнь непременно заключает в себе и великую драму. Тот, кто пытался глубже вникнуть в жизнь Екатерины II, не мог не ощущать этой трагической закономерности. Она ясно проступает сквозь блеск и величие её правления.

Екатерина Великая придумывала идеальные законы, она желала учесть интересы всех своих подданных, понимая, как просвещённая монархиня, что только хорошие законы дают каждому отдельному человеку и целому народу чувство удовлетворения своим положением, жизнью. Чтобы не сомневаться в их правильности, императрица использовала очень простое и, может быть, самое безошибочное средство, этакий рыночный референдум, «базарную» Думу: слухи о новом законе распространяли в торговых рядах, на площадях, в уличной толпе. И если народные толки о законе были благоприятными, закон принимался. Тем не менее, народ ответил ей крестьянской войной, Пугачёвым.

Екатерина имела неутомимое сердце, неутолимую жажду любить. Чтобы удовлетворить эту потребность, она создала целое придворное «министерство любви». К череде её фаворитов можно относиться как угодно, но даже здесь, пусть в искажённой форме, проявилась трогательная и вечная женская потребность простого и понятного счастья. И судить её слишком строго было бы несправедливо – она и в любви испытала те же превратности, которые подстерегают на этом пути самых обыкновенных женщин. К ней охладевали, ей изменяли, с ней играли в любовь, поскольку игра эта была беспроигрышной, а выигрыш небывалый. Но не могла ведь она своим трезвым умом не чувствовать одиночества среди всего того видимого изобилия претендентов на место, которое она выделила им рядом с собой. Они, эти претенденты, ведь и не предполагали в ней ни души, ни сердца.