Любовь и диктатура

Но здесь является превосходство человека, располагающего средствами, всесторонность которых не могла быть оценена ни окружающими Екатерину, ни ею самой, так как они не видели ещё на деле всей его изобретательности и силы воли. На этот раз Екатерина имела дело не со слабым духом, не с темпераментом, истощённым продолжительными наслаждениями, не с героями, могущими ещё улыбаться на неудачу, но неспособными победить её. Отставленный Орлов острил и забавлял публику; Потёмкин рычал и пугал. Вернувшись в Петербург, он явился властителем и приказывал. Хорошо, он покинет тот уголок дворца, где другой, в его отсутствие, как тать, осмелился занять его место: он им не дорожит, но он будет носить вечный траур по той любви, которой так легко изменили, и которая была так профанирована. Но, если вчерашний фаворит готов стушеваться перед сегодняшним, то слуга императрицы, князь, министр и генерал, поставленный ею у кормила правления, не откажется от своих прав в пользу первого встречного молодого человека без прошлого и без заслуг. Он скорее сойдётся с Орловым, чтобы воспротивиться притязаниям минутных любовников, или предъявить против капризов государыни права, сильнейшие её прав. Разве не говорят, что эти ещё могущественные и опасные пять братьев готовы защищать дело великого князя Павла? Угроза может быть и не серьёзна. Но в этот самый момент произошёл романический и неприятный для Екатерины случай помолвки Григория Орлова с двоюродной сестрой. Прежний фаворит окончательно ускользал из рук, и Екатерина испытала какое-то тревожное сознание одиночества. Новый фаворит не мог ей быть опорой, а Потёмкин умел угадывать её тревоги и эксплуатировать её страхи. Он ещё более волнует её, пугает её своими вспышками и дерзостью, – рыканием освирепевшего льва, готовностью всё сокрушить вокруг себя, пока, наконец, она, покорённая, не спасается снова в его мощных объятиях. Но не как любовница – он был более ловок, чем отважен; он понимал, что роль, в которой дублировал его какой-нибудь Завадовский, не могла более быть его ролью; что нельзя насильно владеть сердцем и темпераментом, безграничные требования и поразительную подвижность которых он испытал на себе; что он много выиграет, сохранив свободу и власть. Он не примет места, занятого после него другим, но и не позволит остаться на нём; он не будет более любовником, но он будет устроителем удовольствий, от которых сам отказался, созидателем эфемерных связей, которые его престиж и власть должны пережить, которые должны быть ему подчинены. И его воля осуществилась.

К. Валишевский. С. 141-142

Потемкина от всех его коллег отличает одно: потеряв сердце Екатерины, он не утратил её доверия. Когда честолюбие заменило в его сердце любовь, он сохранил всё своё влияние, и именно он доставлял новых любовников своей прежней наложнице. Все последовавшие за ним фавориты были ему подчинены.

Массон Ш. Секретные записки о России. – М.: «Новое литературное обозрение», 1996. С. 70

Многие подозревают, и это кажется довольно вероятно, что князь Потёмкин в скором времени будет по-прежнему пользоваться огромною властью. В самом деле, дав ему открыто соперника, императрица до того пощадила его самолюбие, что это поразило всех, кто знает её характер, враждебное отношение к нему князя Орлова и влияние последнего. Это снисхождение приписывали только чрезмерной доброте государыни, а отнюдь не привязанности, которую она могла ещё сохранить к нему. Если же он снова войдёт в милость, это будет первым примером в этом роде. Ежели это нельзя приписать простому капризу императрицы, то подобный факт будет свидетельствовать о прочном влиянии этого фаворита, что, в свою очередь, может иметь самые серьёзные последствия.

Английский посланник Окс. 16 мая 1777 г. Дипломатическая переписка. С. 136

Завадовский вскоре исчезнет. После него в золотой клетке близ царского алькова будут появляться незначительные красавцы, один, другой, третий: Корсаков после Зорича, а Ланской после Корсакова, – все избранные Потёмкиным, будут являться блестящие, но скоропроходящие, существа без будущности. Он мановением руки призывал их, а затем прогонял, и тщеславная мечта, лелеемая удивительным авантюристом под мрачными сводами Троицкой лавры, наполовину осуществилась. В продолжение долгих лет, неразлучный товарищ, непременный советник, повелитель, не всегда терпящий противоречия – он разделит жизнь той, с которой надеялся разделить трон, и в действительности будет царствовать с нею.

К. Валишевский. С. 141-142

Завадовский получил в подарок три тысячи душ крестьян.

Английский посланник Окс. 31 мая 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 134