Любовь и долг Александра III

Это был кузен Мещерского, учившийся в том же училище правоведения, сын представителя одной из богатейших семей России и невероятно красивой женщины, воспетой даже Пушкиным, в девичестве звавшейся Авророй Шернваль, потом – Авророй Демидовой, затем, после недолгого вдовства, Авророй Карамзиной, после Крымской войны вновь овдовевшей (ее муж, Андрей Николаевич Карамзин, сын знаменитого историка, погиб в Дунайской армии) и не знающей, что делать со своими безумными деньгами и сыном.

Мещерский рассказывал:

– Однажды зимой мои родители уехали за границу, и я ходил из училища в отпуск к моей тетке Авроре Карловне Карамзиной. Жила она в доме сына, Павла Демидова, на Большой Морской. Моя семья не имела понятия о роскоши: я ходил в наших уродливых казенных сапогах, получал из дому на расходы не более двадцати рублей в месяц, а семнадцатилетний Демидов жил в огромном доме с малахитовой залою и получал сто тысяч рублей в месяц на карманные расходы. Красота его была до того поразительна, что даже на улице приходилось ему слышать возгласы: «Батюшки, какой красавец!» И если к этому прибавить его деньги, то одному можно было удивляться, как этот человек мог выдержать первые годы молодости, буквально со всех сторон окруженный и даже опутанный разнообразными обольщеньями. Без преувеличения скажу: не менее десяти в день получал молодой Демидов объяснений в любви и приглашений на свидания, причем из света, из большого даже света, из балетного мира, из мира французских актрис и так далее.

Однако в этом водовороте обольщений Демидов тогда уцелел. Смешно, но его спасла безалаберная кутежная жизнь в кружке золотой молодежи, спасла в том смысле, что не оставляла ему времени заводить опасные романы и поддаваться самообожанию. Кроме того, подарив ему необыкновенную красоту и богатство, судьба наградила его очень тонким умом и прекрасным сердцем. Поэтому он сумел остаться тем, кем был: добрым и приветливым, умным и восприимчивым, приятным и веселым собеседником, хорошим товарищем.

– Я бы с радостью с ним познакомился, – сказал Никса. – Как это устроить, Вово?

– Сейчас Павел в Париже, в Россию наезжает редко. Он мечтает жениться, кого-то присмотрел себе среди французских аристократок, хотя его матушка настаивает, чтобы искал жену в России. А она имеет на него огромное влияние. Так что, очень может быть, вскоре мы увидим его в Петербурге. Что такое, Мари?!

Мещерский вдруг повернулся, с изумлением глядя на девушку, которая выскочила из китайской беседки, венчавшей Крестовый мост. Это была изящная брюнетка с яркими синими глазами и точеным личиком, в котором никто не нашел бы классической красоты, но это не мешало ему быть пикантным и очаровательным. Это была Мари Мещерская, кузина Вово и фрейлина императрицы. Обычно ее называли Марией Элимовной, один Мещерский на правах родственника звал просто Мари.

– Ваши высочества… простите… – Она сделала торопливый реверанс, обводя мужчин перепуганным взглядом. – Ее величество… чай… я опаздываю… я перепутала павильоны… ради бога…

Она говорила по-русски, как старались делать многие в присутствии великого князя Александра, но сильно грассировала, будто никак не могла справиться с русским «р». Ее голос сбивался и дрожал, в глазах блестели слезы.

– Конечно, – доброжелательно произнес Саша, удивляясь, почему его брат и Мещерский стоят с каменными физиономиями. – На самом деле чаепитие должно состояться в Китайской деревне, в шахматном домике, а вовсе не в китайской беседке.

– Ох, господи… – простонала Мари. – Я безнадежно опаздываю, я пропала!

– Ничего страшного, идемте с нами, – пригласил Саша. – Мы скажем матушке, что задержали вас. Правда, Никса? Правда, Вово?

– Я бы посоветовал Марии Элимовне поспешить, – холодно сказал Никса. – Опаздывать дважды в неделю… в глазах матушки этому не может быть извинения.

– Да, Мари, – пробормотал Мещерский, – тебе лучше бежать, да побыстрее.

Девушка сделала реверанс, повернулась, подхватила юбки и ринулась вперед, раскачивая из стороны в стороны кринолин и быстро-быстро мелькая маленькими ножками, обтянутыми ажурными чулочками и обутыми в красные туфельки.

Зрелище, надо сказать, открывалось премиленькое, однако доставило оно удовольствие одному Саше. Мещерский скептически усмехнулся. Никса равнодушно отвел взгляд.

Наконец девушка скрылась за поворотом дорожки, и Саша повернулся к своим спутникам.

– Бедняжка! – воскликнул он. – А как получилось, что она опаздывает второй раз?

Наступила пауза, потом Мещерский, не дождавшись, чтобы Никса заговорил, произнес:

– Моя кузина весьма рассеянна. Впрочем, я не договорил про Павла Демидова.

– Да, в самом деле, – сказал Никса.